Две Цены

Скоро городок в приграничье снова оживет и разрастется, а пока в него медленно и с опаской возвращались жители. С улицы доносился заливистый лай собак, кудахтанье кур и ржание лошадей. Дворовая живность возвещала о скором возрождении приграничных территорий. Глядишь, через десяток лет снова ввысь устремятся башни замка, улицы наполнятся людьми, раскинутся шатры рынков. Стоило лишь пережить зиму, которая едва ли выдастся здесь голодной. Сама земля будто бы поддерживала мирные устремления людей и награждала крестьян урожаем, пусть и не столь богатым, какой бывало здесь в лучшие годы, но юг Фелара всегда славился неиссякаемой силой почв.

Карнаж и Гюрза сидели под навесом недостроенного постоялого двора и дремали, пользуясь небольшим перерывом, который предоставил им Тард. Ведь обоз уменьшился на треть. Не все были способны выдержать темп, с которым двигались убийцы драконов. Многие оставались, чтобы переждать, так как ходили слухи, будто бы противостояние двух рыцарских орденов скоро закончится, так как силы у обеих сторон были на исходе, да и зима неумолимо приближалась. «Ловцу удачи» даже не верилось, что где-то поблизости кипит ожесточенное противостояние, глядя на эту пасторальную картину. Полукровка сидел на перилах лестницы открытой веранды постоялого двора, и разглядывал чернеющие на шарфе из красной ткани узоры. Они были словно бы высечены в глубине материала и ощущались теплом, когда он проводил по ним пальцами.

Ему показалось, что всё было потеряно тогда, когда ткань во время ритукала примирения не изменила цвет. В тот момент Карнажу так не хотелось снова проливать кровь и убивать, пусть даже ему самому грозила гибель. Он осознанно искал то, что могло бы вызвать искренний порыв прощения, ведь древний обычай друидов, который позаимствовали у них сильванийцы, не терпел и капли лжи. Прощение должно было стать обоюдным, тогда-то зачарованная ткань должны сменит цвет и украсится рунами на древнем языке. Кровь не могла лгать, как считали жрицы природы. Слова всегда можно окрасить в цвет истины, и любой обман сорвется с губ, особенно под угрозой смерти, но будет звучать искренним желанием. Однако то будет желание жить, а никак не простить.

Сколько раз Феникс держал в руках волшебные вещи: амулеты, жезлы, кольца, ритуальные кинжалы из всех возможных материалов, начиненные заклятиями любого толка и постоянства, но этот шарф был особенно дорог ему и ценен. Не только потому, что являл собой действительно крайне редкую вещь, но и потому, что был создан при его непосредственном участии. Возможно, то же самое испытывали те, кто в былые времена сотворял волшебные предметы, вкладывая в них смысл и вдыхая вторую жизнь. Словно бы некую «музыку» в безголосый материал. В своих пальцах «ловец удачи» сжимал символ собственного наследия, которое осколками покидало его, уходя в тень прошлого.

В тот решающий момент, когда, казалось бы, уже ничто не способно было спасти его и жрицу от незавидной судьбы, полукровка проникся неким уважением к ней. Именно к этой эльфийке, которая всеми силами старалась сохранить то, что осталось от её матери. Не допустить того, чтобы имя Сильвана и тех, кто служил ему, оказалось преданным забвению. Взять хотя бы обряд с белой тканью. Этим она свято чтила память Эи, привнесшей такой ритуал в практику последователей ордена стихии Жизни.

Вдвоем они стояли друг напротив друга, связанные куском белой ткани и смотрели в глаза. Карнаж не хотел никому мстить за смерть отца, потому что понимал всю неизбежность гибели Аира и всех, кто шел с ним. Ведь в мирное время герои становились опасны. Но он не собирался прощать убийства своей матери и старого учителя. Скорее всего это происходило потому, что он был свидетелем и того, и другого. Или же эти двое в его жизни значили гораздо больше, чем остальные, отчего боль за потерю требовала обязательного мщения, чтобы насытиться и успокоиться.

Убив Шрама Феникс действительно угомонился. Ран’дьянская кровь, хоть и давала незаурядное злопамятство, но спасала от неутолимости мести. Главное было в том, чтобы жестоко разделаться с врагом без каких-либо принципов, чести и морали. Уничтожить, раздавить, разорвать, излив весь поток злобы, которая терзала душу.