Две Цены

Гвардеец вошел в «Сады Возрождения», которые заботливо воссоздали для людей эльфы, насадив цветов и деревьев, пока приглашенные швигебургские мастера занимались фонтанами и беседками. Немалую сумму пришлось взять у купцов и банкиров на то, чтобы, едва оживший от бесконечных войн, цветок просвещения не завял окончательно и распустился здесь, за стенами Шаарона, где не было засилья магии и церкви. Войти в «Сады Возрождения» мог любой, но в повседневной суете людям пока не было дела до того, что там происходило. Агент шёл и удивлялся тому, как в садах в преддверии зимы благоухают цветы, на ветвях еще зеленых деревьев поют птицы, а в фонтанах журчит кристально чистая вода. Вокруг слышались разговоры ученых, поглощенных спорами и беседами, слишком мудреными в ораторских изысках, чтобы их понимать на ходу. Посему гвардеец лишь кивал в ответ на редкие приветствия, направляясь к неприметному домику в глубине аллеи. Приблизившись и оглядевшись по сторонам, он постучал условное количество раз. Заслонка на зарешеченном оконце со скрипом отодвинулась, громыхнул засов и он исчез в темноте коридора.

Своего провожатого гвардеец видел впервые. Ранее его здесь встречал старенький слуга одного господина в широкополой черной шляпе с прямыми полями. С этим человеком у гвардейца случилась короткая беседа полмесяца назад. Тогда незнакомец показал ему приказ из канцелярии и сообщил, что собирается остановиться в «Садах Возрождения». Агент с того момента поступал в его полное распоряжение, но, тем не менее, должен был показываться время от времени в городской ратуше, где начинал свою службу в городе.

Рослый мужчина с лысой головой провел гвардейца по коридору в знакомую комнату с зарешеченными окнами. Там помещались несколько шкафов с книгами, стол и пара стульев на тот случай, если разговор затягивался. Провожатый указал сыскарю на стул, а сам встал у двери, сцепив руки за спиной.

На столе горел одинокий подсвечник. Под широкополой черной шляпой со срезанной тульей лежал ворох каких-то бумаг. У опустевшей чернильницы валялась связка гусиных перьев. Рука в черной перчатке неторопливо вертела в пальцах перочинный нож, в то время как другая вытряхивала тонкой работы трубку в керамическую пепельницу. Окна были занавешены, и тусклый свет догорающей свечи выхватывал только руки, оставляя лицо владельца скрытым в полумраке.

— Вот и вы, наконец, — раздался хриплый баритон. — Как я вижу, спешили? В чем причина?

— Важные известия, иначе я не посмел бы беспокоить, — еле слышно ответил сыскарь и побледнел от осознания того, кому предстоит изложить столь щекотливое дело.

— Вот оно что, — рука в черной перчатке положила ножик на стол и протянулась к принесенной слугой чашке. По комнате разнесся чудный аромат горячего шоколада — невероятной редкости при дворе короля, не говоря уже о провинциях и южной столице.

— Что ж…

Из мрака показались сухие, потрескавшиеся губы, обрамленные аккуратной седой бородкой с усами, и жадно припали к чашке.

— Излагайте, — оторвавшись, произнесли губы.

— Я встретил на границе ран’дьянского охотника за головами. Он направлялся в шааронские топи следом за убийцей своего сородича, dra. Он показал знак. С ним была голова того самого драдэивари, о котором упоминалось в приказе.

— А! — раздался из-за спины гвардейца скрипучий низкий голос, принадлежавший лысому слуге. — Они же ищут убийц по отражению в глазах. Старые сказки, но, что поразительно, ран’дьянцы как-то находят.

— Он также сообщил, что сильванийский отряд перебили. И даже указал направление.

— Ну, ясное дело, коль скоро даже dra убит, — усмехнулись губы, снова оторвавшись от чашки с шоколадом. — Если враг смог прикончить такого вояку, как драдэивари, то уж о сильванийских солдатах говорить не приходится. Проклятье! Я так и знал, что ничем хорошим это предприятие не кончится. Сильванийский король совсем не бережет верных псов. Кстати, как выглядел тот ран’дьянец, что сообщил вам это?

— Он? — агент задумался, припоминая.

— Попрошу вспомнить все подробно, — донеслось из полумрака за спиной.

— И какое же направление указал вам тот недобрый вестник? — добавил человек за столом.

— Три дня пути на северо-запад от топей, — ответил сыскарь и, опережая возможные расспросы, добавил. — Сам он проехал ближе к маяку.

— Как любопытно, — руки в черных перчатках исчезли в темноте и вновь появились, разворачивая карту южных земель. — Стало быть, он ехал по берегу и пытался скрыть следы. Мугал, подай ещё свечей.

Лысый слуга немедленно исполнил приказание, водрузив на стол подсвечник, и мрак вокруг лица вопрошающего рассеялся. Это был мужчина с сухим, иссеченным морщинами лицом, высокими скулами и впалыми глазами. Его тонкий, крючковатый нос уткнулся в карту, тени выделили ввалившиеся щеки, а свеча — блестевшую лысину, которую окаймляли белые, как снег, волосы. Брови, двумя клочками торчавшие над глазами, едва нахмурившись, тут же удивленно взлетели вверх: