Две твердыни

Может быть, день и настал, как утверждал Голлум, но большой разницы между днем и ночью хоббиты не заметили, разве что низкое небо стало не таким черным и теперь напоминало слой густого дыма, и вместо сплошной тьмы, которая понемногу уползала в трещины и щели, в окружающем их каменном мире наступил серый мутный полумрак.

Голлум шел впереди, хоббиты за ним, и так они снова долго взбирались вверх между столбами и колоннами старых выветренных скал, торчавших, как нелепые статуи. Тишина была полная. Примерно в миле перед ними встала серая стена, последняя громада горной цепи, преграждавшей им путь. На сером фоне неба эта стена была сначала расплывчатым, темным пятном, потом, по мере того, как они к ней приближались, она вырастала и наконец заслонила собой полсвета. Глубокая тень залегла у ее подножия. Сэм сморщил нос.

— Фу, какая вонь! — заворчал он. — Чем ближе, тем сильнее.

Перед ними оказался вход в пещеру.

— Туда надо, — тихо шепнул Голлум. — Это вход в туннель.

Он так и не сказал названия, а была это пещера Торх Унгол, или Логово Шелобы. Смрад, исходивший из нее, был хуже запаха мертвечины на луговинах Моргула.

— Это единственная дорога, Смеагол? — спросил Фродо.

— Да, да, — ответил Голлум. — Туда надо идти.

— Ты правда ходил через это подземелье? — спросил Сэм. — Тебе-то, конечно, вонь не мешает.

У Голлума глаза сверкнули.

— Хоббит не знает, что нам мешает, Прелесть моя! — заныл он. — Он обижает Смеагола. Но Смеагол все вытерпит. Да-да, он здесь проходил на ту сторону. Это единственная дорога, другой нет.

— Что это так воняет? — с удивлением и отвращением говорил Сэм. — Это похоже на… нет, лучше промолчу. Наверное, это отвратительная орчья пещера, куда они навалили всякой дряни и сотни лет не убирали.

— Ладно уж, — сказал Фродо. — Есть там орки или нет, а раз это единственная дорога, придется идти.

Они набрали воздуху в легкие и сделали первый шаг. А через несколько шагов оказались в кромешной тьме. Фродо и Сэм в жизни не попадали в подобную темень. Даже в копях Мории мрак не был таким давящим. Там были сквозняки, отзывалось эхо. Здесь — только неподвижный тяжкий мрак. Звуки заглушались, воздуха не хватало. Хоббиты двигались в черных испарениях, а когда при дыхании втягивали их в себя, им казалось, что у них не только глаза, но и мысли слепнут, и воспоминания о красках, звуках и огнях глохнут и стираются в памяти. Для них наступила ночь; ничего не существовало, кроме ночи; ночь никогда не кончится.

Но всех ощущений они не потеряли. Осязание в пальцах рук и в ступнях, наоборот, заострилось почти до боли. К удивлению своему, они обнаружили, что стены в туннеле гладкие, а дно, по которому они ступают, ровное и довольно круто поднимается вверх. Иногда попадались ступени. Туннель оказался широким, вытянутыми руками они с трудом доставали до стен, и почему-то их не покидало чувство, что идут они совсем отдельно, каждый в своей темноте, хотя шли рядом, бок о бок.

Голлум понемногу отрывался от них. Сначала они чувствовали, что он всего в нескольких шагах, и пока еще были в состоянии замечать окружающее, слышали его свистящее дыхание и бульканье совсем рядом. Через некоторое время их мысли словно бы одеревенели, и даже осязание стало не таким чутким, они ступали и двигались только благодаря усилиям воли, которая заставляла их идти, выдержать, выбраться к перевалу. Счет времени и способность ориентироваться в пространстве они потеряли.

Вдруг Сэм правой рукой вместо стены нащупал пустоту: от основного отходил боковой ход. На секунду оттуда пахнуло более свежим воздухом, но он не остановился, а машинально продолжал идти вперед.

— Здесь много переходов, — зашептал он с усилием, потому что добыть звук из горла оказалось нелегко. — Точно, орчья пещера.

Потом он нащупал еще один ход справа, а Фродо обнаружил другой слева, дальше им попалось еще несколько, и узких, и широких, но в выборе пути они не усомнились — ход, по которому шли, был прямой, все время поднимался и никуда не сворачивал. О его длине они понятия не имели и не знали, сколько еще идти и хватит ли у них на это сил. Чем выше поднимался туннель, тем более душно становилось в нем, а иногда им казалось, что они не идут, а борются с сопротивлением какой-то пустой субстанции, которая заменила здесь смрадный воздух. Время от времени будто кто-то прикасался к их рукам и головам или что-то свисало с потолка, и они об это «что-то» задевали: то ли щупальца, то ли какие-то растения… Все сильнее становился смрад. Из всех чувств теперь самым острым стало обоняние, оно же стало орудием пытки. Так хоббиты шли час, два, три, может быть, больше, часы казались днями, неделями… Сэм отодвигался от стены, прижимался к Фродо, они держались за руки, боясь оторваться друг от друга.

Потом Фродо опять попал левой рукой в пустоту, даже чуть не упал, — отверстие в стене было очень большим, из него шла такая дикая вонь, что у хоббита закружилась голова. Вместе с вонью оттуда распространялись какие-то зловредные флюиды. Не успели они сделать шага дальше, как Сэм зашатался и упал лицом вниз.