Две тысячи лет до нашей эры. Эпоха Троянской войны и Исхода, Хаммурапи и Авраама, Тутанхамона и Рамзеса

Во время Гандаша, то есть сто лет назад, они были ближе, а значит, более реальными. Он, вероятно, знал историю своего народа, мог проследить семейное генеалогическое древо и племенные связи вплоть до исходного места обитания на юге России. Он почти наверняка понимал, что его далекие предки постепенно двигались на юг, а его родственники – имеющие кровное родство или происшедшие от общего мифического предка – перемещались в других направлениях. Он знал, на какое расстояние они мигрировали и какую территорию занимали.

Таким образом, тенденция была для него в довольно-таки существенной степени реальностью. Племенная и межплеменная история была наполнена деяниями других вождей, ушедших даже дальше от исходного места обитания. Если он стремился превзойти их, то мог сделать только одну вещь – идти только в одном направлении. То, что мы видим как тенденцию, он, скорее всего, считал «модой», или разумным честолюбием, или дорогой славы. Человек чести не мог поступить иначе.

Конечно, он не мог знать, добьется ли успеха. В конце концов, его «тенденция» была не единственной.

Самсу-илуна, сын Хаммурапи и правитель Вавилона, в то время, когда касситы спускались с гор, вряд ли имел такую же, как касситские вожди, ясную картину масштаба и экспансии индоевропейских всадников. Но даже он мог видеть в этом «тенденцию». Лошадь впервые появилась в Месопотамии во времена его отца (это было такое же новшество, как автомобиль для нас), и касситы все еще считались новичками в персидских горах, несмотря на то что они пробыли там уже около сотни лет. Он знал, что касситы не были изолированными группами новичков. Живя в центре разветвленной сети торговых путей, тянущихся от Крита до Индии, он слышал о всадниках-пришельцах в горах севера из различных точек всего маршрута.

Но Самсу-илуна был и сам частью «тенденции». Так же как всадники – люди боевых топоров – в первой трети второго тысячелетия до н. э. расселялись на восток, запад и юг, аморитские пастухи, потомком которых он был, мигрировали на восток, запад и север. От их исходного места обитания на скудных лугах Сирии и Трансиорданского плато амориты за первые полтора века второго тысячелетия до н. э. сумели заселить Левант и долины Тигра и Евфрата. Их царства, связанные родством, занимали длинную территорию (в форме полумесяца, повернутого к горам) от Средиземного моря до Персидского залива. И если сын Хаммурапи верил в «историческую необходимость» и неодолимый ход событий, он имел такие же основания ожидать продолжения наступления аморитов и занятия ими гор, как и продолжения наступления людей боевых топоров и занятия ими равнин.

В конце первой трети второго тысячелетия, в 1650 г. до н. э., вопрос так и не был решен (в некотором смысле он не решен и до сего дня). Касситы удерживали свой анклав в центре Месопотамии, а хурриты наступали, чтобы занять большую часть Северной Сирии. Но, с другой стороны, семитские цари Ассирии удерживали северную долину Тигра между ними и расширили свое господство даже до гор Курдистана.

Ситуация сложилась тупиковая. Именно в такие времена, когда «тенденции» уравновешивают друг друга, решающим фактором становится характер и действия отдельных людей. Сегодня, оглядываясь на четыре тысячелетия назад, мы можем утверждать, что, если бы Хаммурапи проявил больше оперативности в организации аморитов в единое царство, «неодолимое движение» индоевропейцев вполне можно было остановить и вернуть их обратно в горы Персии и Турции.

В каком-то смысле захват гиксосами Египта есть последний пример аморитской экспансии, показывающий, сколько жизни, силы и инициативы, должно быть, имелось у семитских народов того времени. Будь хурриты слабее, а Египет сильнее (по сути, это то же самое, что сказать: если бы царица Себекнефруре веком раньше не вышла замуж за простолюдина и не ввергла Египет в пятидесятилетнюю гражданскую войну), сила аморитов вполне могла быть повернута на север, а не на юг. Даже тогда это изменило бы направление индоевропейской экспансии.