Две тысячи лет до нашей эры

Эти люди отправились туда, где у них были зарубежные активы. Одни – на Кипр или в южные портовые города Малой Азии, другие – в города дельты Нила. Но в основном критяне ехали в Ливан и Палестину. Там были отделения их торговых домов и партнеры, там оставались суда, которые было жизненно важно перехватить раньше, чем они выйдут в море и возьмут курс на Крит – к новым хозяевам Кносса.

В следующие годы беженцы построили для себя новую жизнь у подножия Ливанских гор, отправляя свои суда из Библа, Тира и Сидона, как раньше из Кносса. Они медленно восстанавливали потерянные состояния и одновременно закладывали основы нового периода торгового процветания Леванта.

Они столкнулись с конкуренцией. Еще до разрушения Кносса торговцы из эгейских портов стали серьезными соперниками критян. И беженцы ни минуты не сомневались в том, что основной причиной предательского нападения на Кносс было именно желание устранить конкурентов. Хотя, конечно, нельзя сбрасывать со счетов сопротивление политическому господству и жажду наживы. Теперь по всему Средиземноморью, от Испании до Кипра, суда из Микен и других эгейских портов, и среди них суда из нового эгейского Кносса, везли оливковое масло, вино и всевозможные греческие товары на рынки, ранее бывшие монополией критян. Ахейцы вовсе не собирались останавливаться на достигнутом. Они уже подумывали о торговле в Черном море, на побережье Атлантики и в северной части Европы.

Между этими захватчиками торговых путей и беженцами-критянами, разбросанными по всему Восточному Средиземноморью, с течением лет так и не наступило примирение. Многие беженцы потеряли на Крите свои семьи и до сих пор не знали, что стало с их близкими. Их жены, сыновья и дочери могли погибнуть той страшной ночью длинных ножей, но могли и до сих пор влачить где-то ужасную участь рабов. Поэтому о мире между критянами и ахейцами и речи не шло.

Но постепенно беженцы построили новую жизнь. На ливанском побережье они выучили семитский язык аморитов и почти забыли свой собственный, хотя и временами встречались, чтобы вспомнить свою утраченную родину. Они уже начали стареть, эти критяне, родившиеся в 1440 г. до н. э., а их дети, уже сами ставшие взрослыми, лишь смутно помнили о ночном бегстве из горящего города. Многие дети беженцев уже даже не считали себя критянами, находя большее удовлетворение в слиянии со своей новой страной, чем в бесплодных сожалениях о едва им знакомой родине, куда они и не надеялись вернуться.

Кроме того, в Сирии было немало насущных проблем, требующих постоянного внимания. Египетский фараон Аменхотеп не так давно с большой пышностью отметил тридцать четвертую годовщину своего царствования. Но он был старым человеком и явно сдавал. Севернее новый царь по имени Суппилулиума взошел на трон хеттов. Он укрепил фортификационные сооружения своей столицы Хаттусаса, и его армия уже имела стычки с хурритами Митанни. Ближе к дому ситуация была еще серьезнее. Воодушевленный явной слабостью египетского фараона, один из сирийских принцев по имени Азиру поднял мятеж и теперь грабил соседние вассальные государства. Хотя между ним и побережьем лежали Ливанские горы, сохранялась опасность, что мятеж распространится на прибрежные города. Купцы зрелого возраста, помнившие, как легко разорвались их торговые связи пятьдесят и более лет назад, когда отец и дед старого фараона вознамерились мстить восставшим городам Леванта, а теперь видевшие возможность повторения, делали все от них зависящее, чтобы убедить своих правителей избежать разрыва с Египтом. Впрочем, их правители не имели особого желания после сорока лет необременительной и весьма выгодной вассальной зависимости вмешиваться в политические авантюры и слали срочные послания Аменхотепу, подчеркивая свою лояльность и прося о помощи.

Аменхотеп, несмотря на слабеющие силы, откликнулся на их просьбы. Хотя он был слишком стар и болен, чтобы лично возглавить войска, что было обязанностью и привилегией фараона, он отправил в Сирию армию, которая без единого сражения вытеснила Азиру в пустыню. Старые беженцы Библа и других прибрежных городов вздохнули с облегчением.

Спустя два года пришло сообщение о смерти старого фараона, и его сын стал очередным Аменхотепом – четвертым по счету. Новому фараону было одиннадцать лет.