Две тысячи лет под водой<br />(Затерянные миры. Том ХХI)

27 июня. — Необъяснимый обвал. Деревянные крепи явно повреждены, как будто кто-то действовал пилой.

28 июня. — Бригада проходчиков потребовала вернуться наверх до окончания смены. Они утверждают, что работа никогда еще не была такой утомительной, что они никак не могут продвинуться вперед и что им кажется, словно кто-то по ночам уничтожает все сделанное ими днем…

29 июня. — Саботаж на перфораторе. Аппарат вышел из строя. Фортис деятельно занимается ремонтом. Мастер говорит, что уверен в своих людях и никто из них не виновен. Так ли это?

Упомянутые события, да и некоторые другие, заставили проходчиков так нервничать, что Фортис решил сократить время пребывания рабочих под землей и менять их каждые сорок восемь часов, а не раз в четыре дня, как раньше.

Поскольку по уже прорытой галерее можно было добраться на автомашине почти до самого участка работ, потеря времени при частой смене бригад была минимальной.

Я начал, однако, опасаться, что самое сложное впереди и что преодоленные трудности покажутся нам ничтожными по сравнению с теми, что ждут нас в будущем.

Хотя я уже некоторое время считал, что наше безрассудное предприятие таит еще много непредсказуемых сюрпризов, только 15 июля мы получили внезапное и драматическое доказательство — какие-то таинственные злоумышленники и впрямь намеренно препятствовали нашей работе.

Накануне Фортис объявил день отдыха в честь Национального праздника[2]. Все рабочие поднялись на поверхность, Риккарди выписал им щедрые премии, и они радостно отметили годовщину падения Бастилии.

Риккарди пребывал в самом благодушном настроении. Его старый приятель Мартен-Дюпон, тот самый ученый-филолог, рекомендовавший меня миллиардеру, приехал к нам на несколько дней. Я мог видеть, что двух бывших одноклассников, несмотря на огромные различия в характерах, в самом деле объединяет теснейшая дружба.

Всегдашнее напряжение оставило и Фортиса. Он наконец заговорил о чем-то, кроме работы, и показал себя вполне светским, остроумным и даже — честное слово! — почти галантным собеседником. Полетт порозовела от изумления, и ее неожиданное и плохо скрытое смятение подсказало мне, что инженеру, при желании, ничего не стоит сделаться зятем кожаного короля. Но Фортис ничего не заметил. Несравненный математик, ведавший все тайны интегрального исчисления и проникший во все секреты прикладной алгебры, он оказался очень слабым психологом, и проблемы сентиментального свойства его вовсе не занимали…

В этой непринужденной обстановке, подобно внезапному удару молнии, и разыгралась драма.

Мы еще сидели за столом, но обед подходил к концу. Наступил нежный и тихий предвечерний час. Нашим глазам открывалась синяя гладь широкого залива. В зале веял прохладный ветерок. Отлично вышколенный дворецкий расхаживал между нами неслышными шагами. На столе будто по волшебству не иссякали ледяные коктейли и вазы с чудесными фруктами. Бесконечный покой и изысканная безмятежность царили на «Вилле Полетт».

И вдруг… в зал без доклада ворвался бледный, растрепанный человек. По его щекам струился пот. Глаза были широко раскрыты и словно хранили в себе видение ужаса.

Стоило нам увидеть его, как гармония нарушилась, нега исчезла, мирная безмятежность обернулась кошмаром.

Это был заместитель директора проекта, правая рука Фортиса — человек солидный, здравомыслящий и пунктуальный. Возможно, он и не отличался широтой идей и смелостью инициатив, но безусловно был прекрасным исполнителем и отличным работником.

Пораженный таким волнением своего обычно невозмутимого и всегда спокойного заместителя, Фортис вздрогнул.

— Что случилось, Грандье? — спросил он чуть хриплым голосом.

— Ах! Месье Фортис! — воскликнул Грандье. — Я только что обнаружил нечто невероятное, необъяснимое, прямо-таки сверхъестественное! Как вы знаете, перфоратор сегодня утром натолкнулся на особо твердую породу. Мне стало любопытно поближе взглянуть на скалу, так мешавшую нам продвигаться вперед. Вне всякого сомнения, это стена — очень толстая, но имеющая искусственное происхождение и выстроенная совсем недавно. Раствор еще не полностью высох!

Мы онемели. Мы еще не могли осознать все значение открытия Грандье, но понимали, что столкнулись с чем-то грандиозным.

— Что вы имеете в виду? — вновь спросил Фортис.