Две встречи Агаты (СИ)

Меня затрясло. Голос Хизера стал старше, стал металлически-ненастоящим; парень зло бросал фразы, смакуя их грубость. Он снова отпил из фляжки и потянулся в карман толстовки за сигаретами.

— Люди такие тупые, — повторил он, — но тупее всех — девушки. Знаешь, сколько раз ко мне подбегали знакомиться на улице после этой премьеры? — я покачала головой, не сводя взгляда с фонтана, но Хизер вряд ли это увидел, — я вот не знаю. И почти каждая из них норовила увлечь меня, соблазнить, выторговать продолжение знакомства, чтобы трещать потом, как она провела ночь с самим Хаулом, — Хизер засмеялся, но мне больше не нравился его смех, ставший лающим и грубым, — а я ведь поначалу им верил, хотя очень быстро обжегся. Если я за что и могу поблагодарить этот спектакль, так это за то, что я убрал из своего сознания презуп…чёрт, презумпции невиновности для девушек.

Парень затянулся сигаретой так, что мне показалось, что она вспыхнула до половины, а после он, выдохнув облако дыма, долго молчал. Я же не знала, как мне себя вести.

Сейчас я понимаю, что мне нужно было просто уйти.

— Да… — заговорил он снова, — легче считать, что все девушки — шлюхи, а потом понимать, что ошибся насчет какой-то одной дамы, чем наоборот, — я почувствовала на себе его взгляд. Хизер хмыкнул, — ты уж прости, мелкая, я тебя не знаю, но уверен, что какой-нибудь обиженный парень обязательно думает так и про тебя.

Я отвела взгляд. В глазах защипало, и я не могла понять, то ли это обида, то ли линзы дали о себе знать в конце длинного дня. Но в груди у меня что-то кольнуло так, будто в бушующий там огонь ткнули палкой, и я поняла, что дело не в линзах.

А мелкой меня никто никогда не называл.

— Я не знаю, как жить среди всего этого, — сказал Хизер намного тише, чем говорил до этого, — я просто не знаю, зачем мне нужны все эти маски довольного жизнью и любящего всех вокруг человека.

Хизер уронил голову на фляжку, которую сжимал в левой руке. В правой же продолжала тлеть сигарета. Мне вдруг стало жаль Хизера, талантливого актера, неожиданно приоткрывшего мне свою душу. Конечно, этого монолога не было бы, если бы он был трезв, как и не было бы нашей встречи; конечно, он наговорил ужасных вещей, умудрился оскорбить и своих поклонниц, и меня, но мне всё равно было его жаль. Я протянула к нему руку и несмело погладила его по голове. Удивительное ощущение. У него были прямые и очень мягкие волосы.

Хизер что-то тихо сказал, я, не убирая руку, села чуть ближе и наклонилась к нему. Тогда я совсем забыла про то, что рядом со мной сидит местная знаменитость, я забыла про то, что ещё несколько часов назад видела в нём лишь Хаула. Я гладила по голове совершенно земного, очень грустного и достаточно озлобленного на мир парня.

— Что ты сказал, Хизер? — от долгого молчания и оттого, что я впервые назвала его по имени, мой голос звучал хрипло и еще более некрасиво, чем обычно.

Он повторил. Это было лишь одно слово, но оно ударило меня больнее, чем его рассуждение о презумпции невиновности.

— Уйди.

Я тут же убрала руку и отвернулась от него. В глазах потемнело, будто на миг кто-то выключил и без того скудное парковое освещение, а сердце стучало так, что, казалось, сейчас пробьет ребра. Медленно взяла свою сумку за ремешок и так же медленно встала. Едва я сделала несколько шагов, как Хизер позвал меня по имени. Я с радостью обернулась, тут же забыв обо всём, что было. За долю секунды я успела представить всю нашу семейную жизнь в большой светлой квартире, но…

— Верни пиджак, пожалуйста, он мне очень идёт.

И снова всё рухнуло, а свет странной мечты, вспыхнувший в этом кошмарном парке, погас.

Я подошла к Хизеру и, стянув пиджак с плеч, положила его на протянутую мне правую руку. Вдруг он накрыл мою ладонь свободной рукой и крепко сжал. Я увидела тонкий ободок кольца на безымянном пальце.

Что же там, у нас внутри, так отчаянно горит и бесконечно падает вниз?

Я постаралась взять себя в руки и подняла голову. Наши взгляды встретились.

«Что за взгляд? Я смотрю в твои глаза, мне кажется, что ты хочешь меня убить. Стоп, назад! Грусть в душе твоей, а за — за ней многое может быть».**

— Ты играл Бенволио пару лет назад, и твоего героя мне было жалко больше, чем Ромео и Джульетту вместе взятых. Я буду продолжать ходить на твои спектакли, буду дарить тебе цветы, а ты, Хизер, будь счастлив, потому что ты достоин этого, как никто другой.

Я говорила это, не справляясь со слезами, а после высвободила свою руку и пошла, не оглядываясь, в сторону станции метро. Перед глазами вместо знакомых кафе, жилых домов и банков были только его глаза, тёмные и очень грустные. Такой взгляд не смог бы сымитировать ни самый талантливый актёр, ни игрок своей и чужими жизнями, каким он, я надеялась, никогда не станет. Я шла, рыдая и не стыдясь этого, потому что стыдиться было не перед кем — улицы были по-прежнему пусты.