Две жемчужные нити

— Ну, открывайте, кто тут старший. Кто мне дом сберег, да вот книжку сберегательную отдал, куда за все годы квартплата внесена. Открывай, Ольга!

Чередник достала ключ из-под камня у порога. Рука ее дрожала. Она никак не могла попасть ключом в замочную скважину. Наконец открыла, пропуская Павла вперед.

Павел решительно шагнул в светелку. У него защемило сердце. Все здесь было как и когда-то, во времена детства. Широкая отцовская кровать, застеленная белым покрывалом. Большое зеркало в черной раме, а внизу — фотография. Высокий стройный моряк держит на согнутом локте бескозырку. Отец. Возле него маленькая, худенькая, вся в белом, как куст калины в цвету, его, Павла, мать. Как живая. Держит на руках Павлика, одетого в новенькую матроску. Странно. Он тогда еще и ходить не умел, а матроску ему надели. Отец настоял… Павел с усилием стряхнул оцепенение и спросил:

— А где же наша новенькая? Искра, что ли?

— Я вот она! — выскочила Искра. И, смутившись, попятилась к двери.

— Так вот что, девчата, — сказал Павел. — Пусть Ольга с Искрой живут тут — в большой комнате, а я перейду в маленькую… Мы, я думаю, уж как-нибудь договоримся… Рабочие ведь люди, ткачи, и не из артели «Пух-перо»…

— А может, они вдвоем и не уживутся? Тут характеры нужны одинаковые, как группа крови, — неожиданно возразил Василий.

— Так пусть кто-нибудь из общежития поменяется, у кого группа крови та же.

Павел громко засмеялся. Он так неожиданно предложил квартиру, что Искра растерялась и не знала, что делать: она готова была расцеловать парня, но, неожиданно для себя, смешалась и не осмелилась.

…А через час она стояла в ожидании троллейбуса с подружками на привокзальной площади, куда они пришли забрать ее вещи. Внезапно мимо промчалась какая-то парочка и бросилась к переполненному автобусу, уже тронувшемуся с места. Искра чуть не вскрикнула от неожиданности: она увидела Валентина. Он был в морском кителе, без погон, в новенькой мичманке и хорошо отутюженных брюках, в блестящих ботинках. Валентин бежал, крепко поддерживая под руку длинноногую женщину. Искра тихо вскрикнула и стала оседать на чемодан, закрывая платком глаза.

— Искра! — откуда-то издалека донесся голос Олеси.

— Может, на солнце перегрелась? — совсем рядом спросила Ольга. — Солнце опасное в такую пору.

— Опасное, предательское… очень… — быстро повторила Искра, только бы они к ней не приставали. — Предательское. Предательское. Ничего.

9

А Валентин, ошалевший, ослепленный новым увлечением, так и не заметил Искру. Собственно, он и не надеялся ее тут увидеть.

Выйдя из поезда со своей спутницей, Валентин сдал на хранение чемодан, не оценивая его, только вынул из него фотоаппарат.

— Завтра будем снимать. Пленок у меня уйма. Красота какая вокруг! Настоящий рай! Рай, если он действительно существует, только у нас… А вы как думаете, Ирен?

— Называйте меня Ирина, прошу вас. Не знаю, не видела, — тут же кокетливо улыбнулась его высокая, казавшаяся слегка сутулой спутница.

Ее сутуловатость скрадывало просторное, с высоким воротом платье, облегавшее полную, но стройную фигуру немолодой уже женщины, которая, хотя и пользовалась довольно умело косметикой, все же никак не могла скрыть предательские морщинки. Да, вероятно, именно своей незаметной красотой, которая не бросалась сразу в глаза, и привлекала Ирен. Ласковые глаза, таившие в своей глубине янтарный блеск и морские солнечные искорки; резные тонкие ноздри; ровные, хотя и редкие зубы. Высокая белая шея, чистая и тонкая, постепенно переходившая в круглые, словно точеные плечи. Под прозрачной нейлоновой тканью — небольшие, скорее девичьи груди, не знавшие еще материнства. Широкие бедра, длинные ноги…

Ирина Чугай, так звали женщину, была художницей. Именно профессия и потянула ее на юг, к морю, в живописные места Кавказа. Там море и небо переливаются, тают в дымке, ежеминутно меняют цвет. А деревья и кусты нарядились в такое одеяние, какое ни один художник не в силах нарисовать. И все окутано шелковой дымкой, словно кто-то выткал сказочные полотна и расстелил сначала по горам, а потом дальше, по морю до самого горизонта.

В поезде молчаливая, слегка застенчивая художница оказалась в обществе двух солидных директоров, которые страдали одышкой и не могли, конечно, так быстро и любезно угадывать ее малейшие желания, как это делал веселый балагур Валентин. То ли за кипятком сбегать, то ли в буфет, то ли пойти на пристанционный базарчик, который всегда шумел где-нибудь в дальнем конце перрона. Куда им, этим директорам, угнаться за молодым моряком? Поэтому они сразу прекратили свои заботы, препоручив Ирину Валентину. А он так легко и ловко делал это, что успевал и обоих директоров снабдить продуктами, ягодами и прочими базарными лакомствами чуть ли не на каждой остановке.

И делал он это без лишней суеты и зазнайства, не рекламируя ни собственную сноровку, ни умение. Вел себя в обществе молодой женщины весьма скромно. Лишь один раз он перестарался, принявшись ловко подбрасывать яблоки. Получалось это у него хорошо, и Ирина, всплеснув руками, заметила:

— Ого! Да вы еще и жонглер!