Две жемчужные нити

— Оля, это недоразумение. Тебе кто-то наговорил, или сама в отчаянии придумала, — пробовала остановить ее Олеся.

— Нет, это мне сам Марчук рассказал, — снова зарыдала Ольга. — А этот тоже хорош! — И, путая слова и события, захлебываясь слезами, поведала Олесе новую свою беду.

— Я женщина, мне нельзя без семьи, — плакала Ольга. — Я детей хочу. Сына и дочку. Думала, выйду замуж. Думала, он культурный, честный. В кино ходили. Потом упросил меня посидеть, пока он с меня портрет напишет. Я сидела. И как будто хорошо получалось. Масляными красками. Платок вот этот — цветастый. И коса. Потом стал рассказывать о натурщицах, которых художники голыми пишут… Давай и меня уговаривать. Вот это, мол, будет портрет. Подлец ты этакий. Бросился на меня, стал платье срывать. Ну показала же я ему! Швырнула на пол и давай дубасить. Не будь собаки, задушила бы, наверно, подлеца! Ох, несчастная моя головушка, к кому и куда я ее приклоню, когда старость придет?

— Какая старость? Что ты говоришь, Оля? Тебе еще жить да жить, и счастье свое ты найдешь. Большое, полное солнца и любви. И муж будет, и детки пойдут… Вот попомнишь мои слова.

Олеся взяла Ольгу за руку, как ребенка, и та покорно пошла за ней. Они устроились рядом на выступе скалы. У Ольги все еще вздрагивали плечи, она тихо всхлипывала.

— Ну, будет тебе, будет, — прижимала ее к себе Олеся. — Ты ведь не маленькая. Я моложе, а вот утешаю тебя. Куда это годится?

— Правда, ты моложе, — всхлипнула Ольга. — И я никогда, слышишь, никогда не пожелаю тебе испытать то, что испытала я… Будь хоть ты счастлива, Олеся…

— И я буду счастлива, и ты. И все наши девчата.

— Скоро ли?

— Не знаю, Оля. Не могу назвать точно срок, но к каждой придет ее счастье. Непременно придет.

— А ты не можешь подсобить, чтоб оно поскорее пришло?

— Если б это было в моих силах! — вздохнула Олеся. — А что приказа о твоем переводе не будет, это я тебе обещаю, — уже твердо закончила она.

Ей хотелось отвлечь подругу от горьких воспоминаний, вернуть в реальный, добрый мир. К ласковому, воркующему морю, к ясному месяцу, который взошел над маяком. К большим звездам в небе, высоким паркам, к белокаменному Новограду, равного которому нет на земле, где родились и выросли они с Ольгой.

— Не горюй, Оля, милая, — продолжала уговаривать подругу Олеся, — ты еще встретишь хорошего человека и выйдешь замуж…

— Замуж? Я — замуж? — перебила ее Ольга.

— Конечно! — сказала Олеся и засмеялась. — Но с одним условием. Ты должна забыть все и до поры до времени здороваться с Васей, на людях говорить с ним, будто между вами ничего не произошло.

— А с Марчуком?

— Да я думаю, он тебя за десять километров обходить станет. Тем более что приказ этот подлый мы ликвидируем. В этом будь уверена.

— Спасибо тебе, Лесенька! Спасибо! — впервые за весь этот трудный вечер с облегчением вздохнула Ольга.

24

Теплоход пришвартовался в Марселе, на главном причале, и его встретила пестрая, шумная толпа. Докеры, рыбаки, мелкие служащие, грузчики, женщины с детишками задержались здесь, увидав советский теплоход. Своими бухтами Марсель напомнил Петру Новоград.

Причал бурлил и шумел на все голоса. Уже вечерело, но Петр сегодня же решил навестить Марту…

Старенький лифт дребезжал и качался, поднимая Петра и матроса, который уже бывал в Марселе, на седьмой этаж серого, мрачного дома.

Дверь отперла хозяйка, удивленно раскрыла глаза.

Петр и матрос остановились в тесном, темном коридорчике. В комнате было тихо.

— А мы с Украины. Поклон вам от Олеси…

— Анри! Ты слышишь, Анри? О, деточки мои милые! Идите сюда! Идите! Это же наши пришли. Из Новограда…

Стуча протезом, из соседней комнаты вышел мужчина. На шее у него повисла белокурая Мари. Смуглого Ромена он держал за руку.

Отец и дети поздоровались с гостями, не понимая, что здесь происходит. Первой опомнилась Марта. Она пригласила гостей в комнату. Матрос поставил на стол бутылку водки с перцем. Петр вытащил стеклянную баночку черной икры.

— Принимайте гостинцы. От нас и Олеси, — говорил он, протягивая Марте еще несколько свертков.

Марта заметалась по комнате, словно не знала, куда их положить, что делать дальше. Потом принялась хлопотать у стола: поставила масло, финики, сыр, бутылку вина «Мистраль». Ребятишкам дала по апельсину.

Петр разлил по рюмкам водку. Выпили за здоровье хозяев и их детей. Но сами хозяева не рассчитали своих сил, позабыли, что это не слабенькое вино. Хватили — огонь, вскочили с мест, кашляют, прикрывая рты ладонями.

Марта громко смеялась.

— Пробуйте, детки, пробуйте, это вкусно, — показывала она на икру. — Они ни разу не пробовали, — объяснила она гостям.

Хозяева теперь пили понемногу, а Петру и матросу Марта снова налила до краев.

— Кланяюсь родному дому в горах. И саду нашему в лесу. И сестре моей, Олесе. И маяку новоградскому, где отец мой… И тем людям в степи, что помогли схоронить маму… И всему роду нашему, от Сибири до Белоруссии, низко кланяюсь… Не забыла я вас и во веки веков не забуду, сестры и братья мои родные…

Марта прижала к глазам чистое полотенце: плакала.