Две жены господина Н.

Да еще и матушка, вместо того чтобы побыть с Митей, будет развлекать бестолковую тетю Соню, пахнущую духами, от которых хочется чихать. Какая тоска! В этом году с рождественскими праздниками явно не повезло.

Когда Митя услышал крики прислуги: «Приехали! Приехали! Господа Веневские приехали!» и увидел в окно, что у крыльца на занесенной снегом площадке остановилась тройка лошадей, впряженная в чей-то чужой возок, он недолго думая помчался по лестнице к себе в комнату и уткнулся в привезенную из города книгу про индейцев.

Вот пусть, пусть знают, что Митя не желает ни перед кем расшаркиваться! Да, это невежливо — не выйти к гостям, но ему все безразлично…

Матушка все же послала за ним горничную, и волей-неволей пришлось спуститься вниз.

В передней у большого старого зеркала в бронзовой раме стояла тоненькая девушка такой красоты, что у Мити перехватило дыхание…

Красавица сняла меховой капор и каким-то необыкновенно грациозным движением тряхнула головой. По ее плечам душистой волной рассыпались локоны глубокого медного цвета, отливавшие в свете лампы не то золотым, не то красным огнем…

— Митя, поздоровайся с Мурочкой! Ты что, не узнаешь нашу гостью? Вы ведь хорошо знакомы, — говорила тем временем матушка. Эти слова пробивались к Митиному сознанию откуда-то издалека, хотя матушка стояла рядом, положив руку ему на плечо… Он не мог понять, как же так получилось, что противная, шмыгающая носом, похожая на лягушку рыжая девчонка вдруг превратилась в настоящую сказочную принцессу. Ведь не виделись они всего месяцев семь… Как же Мура ухитрилась стать за это время красавицей и притом настоящей маленькой дамой?

— Мурочка так болела, так болела, всю осень, почитай, в постели провела, я уж и не чаяла, что она оправится, — гудела где-то за спиной Мити Софья Андреевна. — И на кого теперь похожа? Вытянулась, побледнела, похудела, кожа да кости… Прямо как стебелек стала, того и гляди ветром переломит. Не знаю уж, чем и кормить ее, чтобы хоть кровь в лице заиграла…

— Здравствуй, Митя. — Мура протянула ему руку с тоненькими длинными пальчиками и нежными розовыми ноготками. Никаких цыпок на руке не было…

Обычно печи топили только в нескольких комнатах левого крыла усадьбы, где были малая столовая и хозяйские спальни, а парадные покои стояли наглухо запертые, выстуженные и совсем нежилые. Но ради праздника матушка приказала протопить печи в большой гостиной, снять мешковину с мебели и люстр, протереть там пыль и прибраться. В большой гостиной, как и прежде, при жизни отца, была устроена елка.

Старшие сами наряжали ее втайне от детей, развешивали на ней игрушки, орехи, крымские яблоки, мандарины с продетыми под кожицу золотыми ниточками и хлопушки с сюрпризом.

— Мама думает, что мы маленькие, — усмехнувшись, сказал Митя Муре, от которой почти не отходил уже два дня.

— Вы, мальчики, такие странные, — ответила Мура, обернувшись и взглянув Мите в глаза, отчего у него сразу сладко защемило сердце. — Конечно, для твоей мамы мы маленькие. Но даже если бы мы были уже совсем-совсем взрослые, разве нам не нужна была бы елка? Разве без елки и без подарков бывает настоящий праздник? Кстати, Митя, ты не знаешь, какая-нибудь музыка завтра будет?

— Мама обычно сама играет на пианино.

— Если будут танцы, обещай, что будешь танцевать только со мной. Слышишь — обещай!

Митя покраснел.

— Ты знаешь, Мура, я, наверное, не очень умею…

— Плохо. Образованный человек должен уметь танцевать.

Мите всегда казалось, что образованный человек должен уметь что-то другое, но он не посмел спорить. Мура положила ему на плечо свою прекрасную нежную руку и продолжила:

— Ладно, это не страшно. Я сейчас тебя научу. Будем танцевать вальс. Он танцуется на три такта, и, пока нет музыки, можно считать про себя: «Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!» Ногами надо делать вот такие движения, смотри, я тебе показываю! Когда ты будешь делать шаг вперед, я одновременно шаг назад. А руки давай сюда — вот так, одну и другую… Эх, ты, кавалер!

Митя чувствовал, что жаром наливаются не только его щеки, но даже и уши, а может быть, и затылок под волосами… Но все равно поддерживать в танце Муру и кружить ее на счет «раз-два-три» — это было волшебное ощущение.

— Так, теперь поворот, — командовала Мура. — Не наступай мне на ноги, медведь! Какой ты неловкий, Митя! Ну же, раз, два, три, это так просто…

Мама и тетя Соня заглянули в дверь комнаты.

— Господи, совсем взрослые! — вздохнула матушка. — И когда успели вырасти?

Вечером за чаем матушка и тетя Соня обсуждали свои дела. А Митя молча сидел над своим стаканом и украдкой рассматривал лицо Муры и ее блестевшие в лучах лампы волосы, перевязанные голубой лентой.

«Интересно, а если попросить у Муры эту ленту на память, она очень рассердится?» — думал Митя.