Две жертвы

Во время отсутствія мужа, когда ея новорожденный ребенокъ засыпалъ, а старшія дѣти весело играли съ няньками, она начинала свои изслѣдованія. Она бродила по длиннымъ корридорамъ, отворяла всѣ двери, всюду заглядывала. Но многія двери оказались запертыми на крѣпкіе замки. Она звала прислугу, спрашивала, что тутъ такое? Ей отвѣчали, что тутъ кладовыя, или ходы на обширные чердаки или ходы въ погреба.

— Отворите, я хочу взглянуть.

Но отворить было невозможно: ключи у его сіятельства. Мужъ возвращался. Она обращалась къ нему съ просьбой показать ей и кладовыя, и чердаки, и погреба, и подвалы. Онъ удивлялся, зачѣмъ ей это, что тамъ интереснаго.

— Въ погреба-то я тебя не пущу, ни за что не пущу, какъ ты тамъ хочешь. Смотрѣть въ нихъ совсѣмъ нечего. Старыя бочки съ виномъ для тебя не могутъ быть интересными, а сырость такая, что того и жди разболѣешься. Охъ, ужъ этотъ мнѣ домъ! кажется, и хорошо построенъ, а видно все-же какая-нибудь ошибка, или это донская вода дѣйствуетъ, что сырость такая завелась въ подвалахъ и погребахъ!..

— А все-же-таки мнѣ хотѣлось бы взглянуть. Пойдемъ, пожалуйста, покажи. А то, что-же это: хозяйка я, и не знаю устройства нашего дома.

Графъ качалъ головою и улыбался.

— Ну, а до сихъ поръ-то что-же не справлялась? ишь, вѣдь, когда спохватилась! Да пойдемъ, пожалуй, коли ужъ тебѣ такая охота. Въ подвалы и погреба, сказалъ, не сведу, а кладовыя и чердаки осмотримъ; это можно…

И они отправлялись нѣсколько разъ все осматривать. Графъ приказывалъ принести фонарь, самъ отпиралъ двери. Крѣпкіе замки звучно щелкали; потомъ раздавался скрипъ желѣзныхъ засововъ. Тяжелыя, дубовыя двери распахивались — и мгновенно охватывалъ графиню сырой, затхлый воздухъ. Свѣтъ фонаря озарялъ обширныя помѣщенія, въ которыхъ хранилось много всякаго добра.

Ганнуся все разглядывала и изумлялась. Чего только не было въ этихъ кладовыхъ и на этихъ чердакахъ! Тутъ и мѣха дорогіе, и вещи серебряныя, и много всякой всячины, и все-то такое красивое, дорогое…

— Милый мой, — говорила она:- такъ вотъ ты что тутъ подъ замками держишь, вотъ что отъ меня скрываешь! Не знала я, что ты такой скупой да жадный. Вотъ, вѣдь, чтобы женѣ хорошій подарокъ сдѣлать, а онъ подъ запоромъ все держитъ!

Графъ начиналъ смѣяться, такъ непринужденно и весело отшучивался; но въ то-же время поспѣшно выбиралъ какую-нибудь цѣнную вещь и дарилъ ее женѣ.

— На вотъ… на, отвяжись только, да отпусти душу на покаяніе. Ну, чего мы тутъ стоимъ! уйдемъ, пожалуйста, а то у меня уже першить въ горлѣ начинаетъ.

Они выходили. И опять съ визгомъ захлопывались дубовыя двери, и опять щелкали замки.

Ганнуся несла къ себѣ новый подарокъ. Мужъ шутилъ и смѣялся; а на сердцѣ у нея все-же было какъ-то неспокойно. Все ей казалось, что вокругъ нея есть какая-то тайна, какая-то мучительная, страшная тайна, что отъ нея всѣ что-то скрываютъ, а главное — онъ, онъ отъ нея что-то скрываетъ…

VII

Опять лѣто было въ полномъ разгарѣ; но уже не прежнее лѣто. Ни о чемъ прежнемъ не было и помину. Графъ уѣзжалъ изъ дому иногда дня на два, на три. Завелись у него дѣла какія-то, по крайней мѣрѣ, на вопросъ жены онъ всегда отвѣчалъ односложно:

— Дѣла, дѣла!!

Прежде она удовлетворялась такими отвѣтами; теперь она и хотѣла бы разспросить подробно, да уже знала, что съ мужемъ не сладишь; что коли онъ разъ замолчалъ, такъ ужъ ничего отъ него не добьешься.

— Какія дѣла?! Ишь ты, бабье любопытство! Ну что ты въ нашемъ мужскомъ дѣлѣ смыслишь! Ѣду — значитъ, нужно ѣхать. Вернусь, какъ только все справлю, привезу тебѣ обновку, а ты жди меня, за дѣтьми присматривай, да встрѣть меня веселѣй: такъ-то вотъ и ладно будетъ!

Онъ цѣловалъ, обнималъ ее. Но ей казалось, что это уже не прежніе поцѣлуи и ласки.

Онъ уѣзжалъ. Она оставалась одна со своею думой, со своими неясными подозрѣніями. Она часто сходила съ высокой террасы дома и бродила по густому парку, доходившему до самаго крутого донского берега. Этотъ паркъ влекъ ее теперь къ себѣ неудержимо. Она полюбила его тѣнь, его прохладу, его извилистыя дорожки. Ей казалось, что здѣсь, именно въ этомъ паркѣ, какой-нибудь нежданный голосъ откроетъ ей непонятную тайну, лишившую ее покоя. Но пока еще не прозвучалъ этотъ голосъ, она бродила погруженная въ свои мысли и тревожныя грезы. Бродила иногда, не сознавая гдѣ она, куда идетъ и сколько времени продолжается ея прогулка.

Въ особенности она любила этотъ паркъ вечеромъ послѣ солнечнаго заката, когда послѣдніе отблески зари постепенно блѣднѣли на верхушкахъ деревьевъ, когда мало-по-малу въ темнѣющей синевѣ небесной загорались одна за другой частыя звѣзды и вдругъ выбравшійся изъ-за лѣса полный мѣсяцъ озарялъ все своимъ тихимъ свѣтомъ и мѣнялъ очертанія предметовъ.

Тогда Ганнуся выходила на широкую аллею, по которой все ярче и ярче ложились серебряныя полосы, и спѣшила дальше и дальше, къ маленькой каменной бесѣдкѣ, выстроенной на уступѣ высокаго берега.