Две жизни

Лишь один человек догадывался об истинной причине всего случившегося -Дмитрий, и потому уже вечером, выбрав удобный момент, он подошел к своему названому отцу и сказал:

-Спасибо тебе, тятя.

-за что это спасибо? -нахмурился кузнец.

-Сам знаешь, за что. Всю жизнь мы с Анастасией будем теперь за тебя Богу молиться.

-Вот Бога и благодарите за все, что было, ибо сказано: без его воли ни один волос не упадет с головы.

Как бы там ни было, а через несколько дней полуживого графа в специально оборудованной карете увезли в его вотчину, и все разговоры о предстоящей свадьбе в имении прекратились.

Но беда никогда не приходит одна. Вскоре кто -то, видно, донес старому барину о любовных встречах его дочери с молодым кузнецом. И снова вспыхнул скандал. Да какой скандал! Аграфена была выслана в свою родную деревню, обе горничные Анастасии отправлены на скотный двор, а самой барышне строго -настрого приказано было не отлучаться из усадьбы без присмотра специально назначенной гувернантки из пришлых немцев.

Барин распорядился даже кровать ее поставить в комнате, смежной со светелкой Анастасии, чтобы та и ночью не могла выйти незамеченной из своих покоев. Ну, да эту старую полуслепую развалину можно было бы еще как -то перехитрить. Однако Мишульский не остановился на этом.

Аккурат в день Покрова, на который приходились именины Дмитрия, старый кузнец был вызван к старосте села и пришел от него мрачнее тучи.

-Беда, мать! -еле выговорил он, тщетно стараясь справиться дрожащими пальцами с пуговицами поддевки. -забирают Митрия в солдаты.

Побледневшая Глафира лишь слабо охнула и почти в бесчувствии повалилась на лавку:

— Бог с тобой, Егорушка, с чего бы это?

-Такой жребий, говорят, выпал нашему сыну.

-А может, пронесет еще нелегкая? Может, задобрить чем -то кого надо?

-задобрить! -мрачно усмехнулся кузнец. -Что наши шиши по сравнению с миллионами Мишульских?

-Думаешь, это они подбили старосту?

-Тут и думать нечего. Слышала, чай, что болтают о Митрии -то с барышней Мишульской?

-Мало ли что народ болтает...

-На всяк роток не накинешь платок. Да и что теперь об этом говорить... Где сейчас Митрий -то?

-Здесь я, тятя, -вышел Дмитрий из-за перегородки, где умывался после работы. -Я все слышал, что вы говорили. Тем и должно было кончиться. Да и к лучшему все это. Что бы мы стали делать с Анастасией? Ей -одни муки. А мне и подавно. Видно, с судьбой не поспоришь. Да и нет уже здесь моей любушки. Отправили ее вчера чуть ли не на край света, в землю польскую. Вот все, что от нее осталось. -Дмитрий выложил на стол небольшой сверток, завернутый в платок. -Прибег сегодня в полдень знакомый парнишка из усадьбы -внук тамошней кухарки Лукерьи и сказал, что послала его ко мне тайком сама Анастасия и наказала передать, что уезжает она далеко и надолго, может быть, насовсем и посылает мне вот это. -Дмитрий развернул платок и извлек из него красивый золотой портсигар, обвитый черной муаровой лентой.

-Господи, что это за похоронная реликвия такая? -истово перекрестилась Глафира.

-А нас итак словно бы похоронили. Меня и ее. Разве то, что мне осталось, будет жизнью? Ладно еще в солдаты забирают. А то бы камень на шею да и... -Дмитрий отвернулся к окну и зажал лицо руками.

-Ну, ты говори, да не заговаривайся, -строго прикрикнул на него кузнец. -В жизни всякое бывает. Да ведь дается -то она, жизнь один раз. И надо уметь все в ней вынести. А главное -научиться терпеть, надеяться и ждать.

-Ждать? Чего ждать, на что надеяться?! Вы послушайте, что она написала мне. -Дмитрий раскрыл портсигар, где

вместе с массивным обручальным кольцом и локоном девичьих волос лежала свернутая несколько раз записка, и, развернув ее, прочел:

-«Мой милый, дорогой, единственный! Все кончено. Завтра чуть свет меня насильно увезут надолго, может, навсегда к каким -то дальним родственникам отца в Польшу, под Краков, так что мы не сможем даже проститься. Тешу себя надеждой, что мне удастся переслать тебе хоть эту записочку и обручальное кольцо, которое я так мечтала когда-нибудь надеть тебе на палец. Ведь лишь тебя одного любила я всей душой. И только тебя одного буду любить до конца жизни, что бы ни случилось с тобой там, на царской службе, и что бы ни сделал со мной мой постылый отец. Сам Бог обручил нас здесь, на земле. И лишь его милость соединит нас в царствии небесном.

Навеки твоя Анастасия».

-И еще... -голос Дмитрия упал до шепота: -«Видит Бог, я не вынесла бы разлуки с тобой, наложила на себя руки, если бы не почувствовала, что во мне затеплилась другая, подаренная тобой, жизнь. Разве я могу убить ее?..».

Дмитрий снова закрыл лицо руками, тщетно стараясь подавить подступившие к горлу рыдания. Глафира плакала в голос, упав головой на стол. И лишь старый кузнец не проронил ни звука, стиснув зубы и сжав в кулаки свои жилистые, почерневшие от железа руки. Наконец губы его разжались: