Две жизни

К сожалению, от моей петроградской квартиры, оставленной в 1914 году, я нашел лишь следы в виде старого барометра, висевшего на стене в артели, принявшей мой инвентарь на «хранение». Когда я сообщил об этом своему знакомому петроградскому губернскому военному комиссару Биткеру, а он в свою очередь председателю городского Совета, мне предложили в виде компенсации взять мебель из квартиры, находившейся рядом с бывшими казармами Павловского полка и брошенной своим хозяином известным писателем Леонидом Андреевым. Сначала я обрадовался, но, увидев мебель, заполнявшую две большие комнаты писателя, пришел в ужас от фантазии ее владельца. Мебель состояла из тяжелых столов, диванов, кресел и стульев с такими грубо вырезанными из дерева фигурами и физиономиями человекоподобных существ, что не могло быть и речи не только о возможности разместить их в обыкновенной жилой комнате, но и о простой перевозке их из Петрограда в Москву. Я, как говорится, махнул рукой и отказался от предложенной компенсации.

Вскоре я с семьей (женой и двумя дочерьми) переехал в Москву, где по распоряжению Михаила Ивановича Калинина, знавшего меня со времени посещения им фронтов гражданской войны, мне была отведена квартира.

Вслед за тем я был вызван в Комиссариат по иностранным делам, где вместе с врученным мне дипломатическим паспортом на имя «российского гражданина» А. А. Самойло получил приказание правительства отправиться в Петроград, в гостиницу «Астория», и поступить в качестве члена комиссии по заключению перемирия с Финляндией в распоряжение председателя комиссии. Последним оказался один из членов Революционного Военного Совета Восточного фронта, яро боровшийся против меня в Симбирске. При моем представлении ему он от имени РВС Республики вручил мне второй орден Красного Знамени «за выдающиеся заслуги на Северном фронте».

Комиссия в полном своем составе выехала в Финляндию, на столь знакомую мне станцию Куоккала, на которой я когда-то, в годы своей службы в Главном управлении Генерального штаба, снимал дачу рядом со знаменитыми «Пенатами» И. Е. Репина и не раз встречался с художником, которому я был представлен нашим общим знакомым известным скульптором Гинзбургом.

В противоположность переговорам в Бресте, финляндские мирные переговоры шли действительно мирно и 28 апреля благополучно закончились, причем я едва успел раза два побывать на старой своей даче, с которой было связано у меня много воспоминаний личного характера.

По возвращении из Финляндии я был назначен помощником начальника Полевого штаба Красной Армии, переименованного вслед за этим в штаб Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Начальником его состоял П. П. Лебедев, а главкомом был назначен Каменев.

В том же 1920 году, кроме должности помощника начальника штаба РККА, я получил в порядке совместительства еще две должности: начальника Всероссийского Главного штаба (Всеросглавштаб) и члена Высшего военного совещания, только что созданного при РВС Республики.

Эта вторая должность в совещании, игравшем, по-видимому, лишь роль какого-то морально-политического характера, особых хлопот мне не доставляла. Никто этому совещанию никаких заданий не давал, никто от него никаких советов не требовал. Оно собиралось всего раза два — три и на этом свое существование спокойно закончило.

Совсем другого характера была должность начальника Всеросглавштаба, на которую я был назначен приказом РВС Республики в июне. Война с Антантой еще не кончилась, и в компетенцию Всеросглавштаба входила мобилизация, пополнение армии командным составом и пр.

Я как начальник Всеросглавштаба и мой военный комиссар (Степан Степанович Данилов) должны были быть у дел не менее 18 часов в сутки. Заместитель председателя Революционного Военного Совета Республики Склянский принимал наши с Даниловым доклады по ночам (после 24 часов) через каждые два дня и буквально ежечасно по телефону требовал всевозможные справки. Сам он уезжал из РВС Республики домой спать не ранее двух — трех часов ночи, а случалось и позже. Он не умел распределить ни своего времени, ни дорожить временем подчиненных. Назначив нам время доклада в 24 часа, он принимал нас почти всегда на один — два часа позже. А так как для доклада мы приезжали на Знаменку (теперь улица Фрунзе) от Садовой, то потеря времени была для нас особенно чувствительной.

По основной профессии Склянский был военным врачом и в империалистическую войну служил в 5-й армии Северного фронта.

Иного склада был характер моего комиссара по Всеросглавштабу Данилова. Это был человек деликатный, отзывчивый и внимательный в обращении. Глубоко вникая во все вопросы, он всемерно старался облегчить мне их разрешение и всячески заботился о всех моих нуждах. Уже пожилой, страдая болезнью сердца, он тщательно скрывал свое состояние, чтобы не беспокоить окружающих. Вместе с тем Данилов умел чрезвычайно деликатно отмечать их ошибки и недостатки.