"Две жизни" (ч.III, т.1-2)

И. обнял еще раз Яссу и всех его теперь открывших свои лица спутников. Каково же было мое удивление, когда в их числе я узнал всех тех встреченных нами в пустыне по дороге в Общину всадников, которым И. приказал проводить в тайную Общину дикого бунтаря, пытавшегося вступить с ним в единоборство. Мысленно прильнув к стопам Великой Матери, я благоговейно молил Ее облечь мантией Своей Радости выходящих в новую форму служения Ей людей.

Через несколько минут мы снова ехали по пустыне. И теперь веселое фырканье лошадей, точно узнавших Друг друга и стремившихся скорее обратно к своим стойлам, и спадавший зной, и ликование моего сердца от счастья и победы Ясы — все вливалось в меня как Звучащая Радость, атмосфера которой все больше и больше охватывала меня. И я молился о моей чудной няньке — Яссе, благословлял жестокий и дивный путь мальчика-избранника, благоговевшего перед одним Богом своего детского сердца: «Знать».

— Спасибо, Левушка, спасибо, верный друг, — услышал я тихий голос Яссы. Он незаметно подъехал ко мне и пожал мою руку, инертно лежавшую на шее моей лошадки. — Если бы ты мог видеть, какое необычайное чудо совершилось во мне, то вся твоя новая сила вылилась бы в слова: "Благословен час смерти человека".

Потому что теперь уже умер тот Ясса, Левушка, которого ты знал, и живет Ясса иной, преображенный, которого коснулся Огонь Божий. Я не смог бы рассказать словами, в чем заключается преображение, которое я сейчас испытал. Выразить это я не сумел бы никакими словами. Я могу только сказать тебе, что в один миг я увидел всю Жизнь, все века жизни Вселенной: от огненного потока лавы до камня, от первобытного зверя до человека, от насекомого до птицы и звезд. Я увидел Жизнь в центре Земли, я понял связь каждого живого с землей и небом. Я увидел живой Труд, величие и мощь которого не имеют границ. Теперь для меня уже нет голого слова, за которым не скрывалась бы та или иная сила Огня. Нет действия в разъединении от опытов жизни всего человечества. В одну минуту перестали для меня существовать слова порицания или отрицания, слова осуждения или печали.

Осталось понимание слов только как символов бодрости, пощады и оправдания.

Ясса умолк. Я не хотел и не смел прерывать его молчания, но старался запомнить каждое его слово, чтобы возвыситься самому к великой силе духа преображенного человека.

— Мы скоро въедем в ворота Общины, мои дорогие друзья и дети, — раздался снова чудесный голос И. -И еще скорее мелькнут для вас волшебные дни счастья и полного раскрепощения, в которых вы проживете эти дни в Общине. Не считайте их наградой вам за те или иные подвиги. Они приходят к вам как естественное следствие вашего собственного труда. Не передышки посылает Жизнь своим верным слугам, но Сама оживает в сердцах тех, кто несет Ее чашу в чистых руках. Вы уедете в мир, приметесь за тот или иной труд в суете, в пожаре страстей, в лавине борьбы за все блестящие условности культуры и цивилизации, которыми так дорожат современные люди. Вы же, мудрецы, вы будет ценить только те блага жизни, которые невесомы и не осязаемы. Вы будете радостно принимать всю внешнюю жизнь современности, но служить вы будете Реальному, скрытому во всех условных формах.

Могут ли ваши слова, хотя бы в самых тяжелых случаях, быть словами осуждения или порицания? Помните, друзья, что я уже сказал вам: распознавайте, улыбайтесь чужому суеверию и несите всему оправдание. Для вас, слуг Вечного, уже нет условностей личного. Для вас есть Жизнь в ее бесчисленных формах, служите Ей день и ночь, и путь ваш и ваших встречных будет благословен и радостен.

И. замолчал. Солнце близилось к горизонту. Кончался день пустыни. Вдали уже вырисовывались стены Общины, уже слышался отдаленный колокольный звон, я и не заметил, как пролетел день, как промчались часы, проведенные на спине лошади. Я был силен, я мог еще и еще трудиться, мне казалось, что я только что покинул часовню Великой Матери.

Когда мы подъезжали к воротам Общины, И., ехавший впереди, придержал своего коня и подозвал меня к себе. Когда я к нему подъехал, он сказал, окинув меня ласковым взглядом:

— Не забывай, что теперь снова надо вступить в обязанности моего секретаря и келейника, Левушка, и не отлучайся от меня.

Как ни велики и торжественны были пережитые мною минуты, я не смог сдержать улыбки радости, что снова буду иметь право сопутствовать моему обожаемому другу.

У ворот Общины, в которые мы въехали, когда уже спускались сумерки, нас встретил Раданда с братьями. Он всех нас приветствовал с обычной теплотой, приказал братьям увести наших усталых коней. Он всех нас обдал своей теплотой, но Яссу долго не выпускал из своих объятий. Он что-то тихо говорил ему на ухо, чего никто из нас не мог, да и не хотел слышать.