Боже мой, до чего же И. был прекрасен! Если в первые дни знакомства я хотел возложить на его голову венок из цветов и видел в нем греческого Бога, то сейчас моя душа наполнилась благоговением и восторгом. Все я мог себе представить. И., спасавшего людей во всяких обстоятельствах, с риском для своей собственной жизни, вплоть до чудесного спасения в ночь бури гибнущего каравана! Но И. в одежде туземного рабочего, ворочающий камни, полунагой, измазанный глиной или каким-то серым порошком… и все же он был прекраснее всего, что можно было вообразить себе среди живых земли.
Мигом переменив свое платье на короткие панталоны и блузу, я занял указанное мне рабочее место и, под команду И., с одной стороны, и команду Грегора — с другой, помогал рабочим аккуратно и точно укладывать стеклянные кирпичи.
Много времени прошло в напряженной работе, но зато бреши в стене были заделаны полностью, а в полу оставались еще большие дыры. От кирпичного хаоса не осталось и следа, когда раздался рожок и И. приказал всем окончить работу и отправляться приводить себя в порядок, готовясь к обеду. Весело шла работа, еще веселее все понеслись в душ. К нам пришел Грегор, откуда-то с крыши слез Василион, и все мы вместе закончили кое-какие мелкие и несложные штрихи в работе.
И., никогда и ничего не упускавший из вида, задержался несколько, чтобы указать Грегору, как закончить важные детали в полу, чем я воспользовался и сбегал в замеченный мною внизу душ. Мигом приведя себя в порядок, я возвратился наверх, отыскал платье И. и, подавая ему его, сказал:
— Яссы нет, Учитель, разреши мне напомнить, что пора переодеваться, звучит второй рожок.
И. весело смеялся и уверял, что никак не ожидал, чтобы оазис матери Анны привел меня в такую дисциплину. Грегор и Василион проводили И. в свою ванную комнату, находившуюся тут же, возле мастерской. Через самое короткое время мы шагали по саду и с ударом колокола вошли в столовую. Здесь не только не было уже никаких следов пребывания больных и раненых, но все так блестело и сверкало, точно все заново вымыли и покрыли блестящим лаком. Мать Анна показалась мне и моложе, и еще обаятельнее в своей сияющей вуали и чудесном белом платье. Пригласив нас за свой стол и указав всем нашим друзьям их прежние места за соседними столами, мать Анна заняла свое обычное место, приказала подавать кушанья и обратилась к И.:
— В твоем присутствии, Учитель, все идет чудодейственно. Никто из тяжело изувеченных не умер. И даже мать с двумя детьми, которых откопала собака в песке пустыни, как и сама собака, живы, хотя никто из нас не надеялся спасти их жизни.
Только данная тобою капля жидкости спасла и мать, и детей, и животное. Кроме того, наиболее ценные деревья и оранжереи, укрытые по казанному тобою способу, уцелели. Нам не грозит голод. Спасибо тебе.
— Голод вам не грозит, мать Анна. И главное, караван с зерном и мукой, а также с новыми удобрениями, которые дадут вам возможность обработать орошенный вами кусок пустыни под пшеницу, благополучно достиг Общины Раданды, как я получил об этом сведения, — ответил И, — Али посылает твоему оазису и новую породу ослов, чрезвычайно выносливых, и машины, вроде нескольких соединенных плугов, которые глубоко вспашут пустыню. Караван, услыхав колокола-набаты Раданды, поспешил к его Общине и не понес никакого урона ни в людях, ни в животных, хотя пережил тяжелый час бури в пустыне. Едет к тебе и агроном, оказавшийся мужественным и отважным человеком. Благодаря ему, его личной помощи вся поклажа на бесновавшихся животных уцелела.
Я был потрясен. Ведь во время моего сна я живо, ясно видел белого человека, на вид ирландца, сидевшего на шее огромного животного, бесновавшегося, ревевшего, несшего вьюки и извергавшего пену изо рта. Белый человек гладил шею животного, стараясь передать ему свое спокойствие. Я сам бросился ему на помощь и ввел верблюда, уже ничего не соображавшего и не видевшего ворот, охваченного ужасом.
Что же это такое? И. снился точно тот же сон?
И. посмотрел на меня, улыбнулся, сверкнул своими юмористическими искорками глаз.
— В духовной мощи человека — все «чудеса», Левушка, и все сны сбываются тогда, когда мощь духа и сердца равны. Признать часть науки и отрицать ее вывод может только невежда. Если человек пошел по дороге знания, он не должен поддаваться суеверию или останавливаться на полпути только потому, что ему кажется «невероятным» то или иное из действий или событий, им наблюдаемых. Как сон Яссы, когда ты видишь спящим его тело и не видишь его трудящегося сознания, так и твой сон, когда ты не видишь своего физического тела, не помнишь работу сознания, — не зная, что и как делало тело, спало ли оно или было дано тебе в новой, еще тебе пока непонятной форме, — все это только маленькие этапы к великому знанию.