Две жизни лейтенанта Деливрона

Днем 19 апреля 1903 года бронепалубный крейсер 1-го ранга «Варяг» сбавил ход, и от его борта отвалил паровой катер, в каюте которого лежали двое больных с высокой температурой. Корабельный фельдшер поставил диагноз тропической лихорадки обоим: матросу по третьему году службы комендору Прохорову и его плутонговому командиру мичману Деливрону, находившемуся в экипаже всего-то ничего – чуть более полутора месяцев. Командир корабля капитан 1-го ранга Руднев, который прибыл на корабль и вступил в должность в те же дни, что и Деливрон, счел за благо отправить занедуживших моряков в лазарет ближайшего иностранного порта, пока заразная болезнь эпидемией не перекинулась на всю команду.

«Варяг», выделенный из порт-артурской эскадры на стационерную службу, то есть для постоянной стоянки в иностранном порту или службы в определенном морском районе, готовился идти в назначенный ему японский порт Иокогама. Но неполадки с котлами силовой установки вынудили предыдущего командира капитана 1-го ранга Бэра поставить корабль на ремонт. После его окончания пришлось проходить длительные ходовые испытания, которые не позволили вовремя прибыть на рейд Иокогамы в распоряжение русского консула. «Варяг» несколько раз выходил из Порт-Артура в море. Неприятность с заболеванием членов экипажа случилась в Восточно-Китайском море через несколько дней после начала плавания, когда на траверзе правого борта оказался большой порт Нагасаки, где имелись медицинские учреждения для иностранцев. Туда больных и отправили на корабельном катере.

…Андрей Деливрон, флотский офицер двадцати двух лет отроду, сквозь сильный жар и забытье чувствовал, что знакомая корабельная обстановка изменилась. Обрывки мыслей подсказывали, что его куда-то несли, где-то укладывали, кто-то рядом разговаривал как будто бы по-японски, а потом наступила тишина, пропитанная незнакомыми запахами трав, курившихся благовоний и медицинских препаратов. Когда стало легче, он открыл глаза и увидел, что находится в большой госпитальной палате. Соседние койки были пусты и застелены свежими простынями. Рядом стоял низкий столик с лекарствами и питьем в фарфоровых чашечках. Немного дальше на табуретке сидела женщина в белом халате и высокой белой шапочке с вышитым красным крестом. Медсестра, понял Андрей. Заметив, что больной пошевелился и открыл глаза, она быстро встала и вышла за дверь. Через несколько минут вернулась, но не одна, а в сопровождении другой медсестры, которая сразу подошла к нему.

Из-под медицинской шапочки, надвинутой до бровей, смотрели улыбающиеся глаза молодой японки. Она поклонилась и приветливо сказала:

– Конничи-ва, сыдраствуйте, господин Деривон! Меня зовут Коико, я немного говорю русики и буду помогать вам здоровье!

– Аригато гозаймасу, спасибо, госпожа Коико. А я немного говорю по-японски, как видите.

– Карасо! Как вы себя чувствуете, господин Деривон?

Андрей понял, что правильно его фамилию японка выговорить не сможет, ведь у них в языке нет звука Л, поэтому быстро нашел как выйти из затруднительного положения:

– Зовите меня по имени, просто Андрей. А чувствую себя я неплохо, правда, пока болит голова.

Коико резко кивнула головой в знак согласия и приложила прохладную ладонь ко лбу Деливрона. Потом взяла со столика чашечку с носиком для питья и поднесла к его губам:

– У вас жар, Андрей-сан. Надо пить это.

Несколько глотков травяного настоя быстро погрузили больного в сон.

Выздоровление шло не так быстро, как хотелось мичману, но энергия молодости брала свое, и пришел день, когда Андрей сделал усилие, чтобы встать на ватные от болезни ноги и под опекой заботливой Коико сделал первые шаги сначала по палате, а потом и по коридору лазарета. Девушка приложила много сил, чтобы подопечный поправился. Ее добрые и ласковые руки действовали на него лучше лекарств, хотя лекарств пришлось выпить много. Особенно хинина. Всякий раз, уговаривая больного проглотить горький порошок, она с добротой смотрела на него и нежно гладила рукой по голове, словно малыша, объясняя, какую пользу приносит это снадобье. Андрею были приятны ее взгляды и прикосновения, но он делал вид, что с трудом соглашается выпить «эту гадость» в последний раз. И день за днем процедуры повторялась сызнова.

Однажды в середине лета натренировавшийся ходить самостоятельно Деливрон попросил Коико проводить его к товарищу по несчастью, комендору Прохорову, который лежал в палате выздоравливающих в другом крыле здания, где лечились нижние чины. Матрос с «Варяга» чувствовал себя вполне здоровым и с обидой в голосе сообщил мичману, что просил начальство лазарета отпустить его в Россию, где ему положен отпуск по состоянию здоровья после тяжелой болезни. Но эти нехристи-японцы, как он их в сердцах назвал, отказали, объяснив, что об отпуске не может быть речи до полного выздоровления, то есть не раньше, чем через три-четыре месяца. Мичман попытался словами поддержать комендора и поковылял к себе.