Мой брат Феликс Рейнгольдович Лагздынь (1928 года рождения), когда стал взрослым, а Латвия — нашей республикой, пытался разыскать отцовские корни. Нашел сослуживца отца по фамилии Берзе, затем мужа сестры отца, который ранее служил в полиции. Сестру предположительно звали Гайдой. Она была замужем, но рано, в возрасте восемнадцати лет, умерла от тифа. Родственник был настолько стар, что ничего не помнил, даже имени своей далекой юной супруги.
При моем рождении отец настоял на имени Гайда, мама хотела назвать Зоей. Имя «Зоя» я взяла при крещении в Твери в 2003 году, так как латышского в церковных книгах не значилось. Однажды на день рождения отца мама заказала по фотокарточке портрет папиной сестры. Говорили, что я очень на нее похожа, даже с такой же родинкой на щеке. Про родного папиного брата Арвида Яновича Лагздыня Феликс ничего не узнал. Возникло предположение, что семья Лагздынь жила в рабочем районе Риги. Из разговоров отца известно, что во время Гражданской войны семья находилась на территории России и что моя латышская бабушка была крупной и тучной.
О родственниках с маминой стороны известно тоже мало. Мамин отец Константин Парфенович Бородиновский (1856-1926) был в семье последним, девятым, ребенком. Купцы часто приглашали его в качестве оценщика леса. Глянет дед, поведет глазом и скажет, сколько кубов леса будет, сколько можно изготовить пиломатериала. Выпивал с купцами многовато, страдал язвой желудка. Была у нас подслеповатая маленькая карточка. На фотографии коренастый мужичок, нос широк. На маминого отца похожи моя младшая дочь Тамара и дочери другого сына — Варфоломея Константиновича Бородиновского — Валентина и Раиса Варфоломеевны.
Моя белорусская бабушка Елена Харитоновна Ряпушева (1863 года рождения) умерла 20.09.1923 г. во сне. Больше ничего о ней неизвестно, кроме того, что она была из многодетной семьи. Судя по одежде моей мамы на фотоснимке, видно, что воспитание не было чисто деревенским.
Составляя свою родословную, столкнулась с таким фактом. Мои белорусские дядьки, судя по датам рождения, — не ранние дети. Мамин брат Ефим Константинович — с 1896 года, другой, Варфоломей Константинович, предположительно с 1900-1901 года, а когда родилась моя мама в 1903 году (умерла 12.12.1996 г.), бабушке Елене было 40 лет, а дедушке Константину — 47 лет. Был еще кто-то, но умер в 1908 году. Почему такие поздние дети? Где были мои предки в более молодом возрасте? Как узнать, у кого спросить? И мамы нет. Вот наша безалаберность, потому призываю всех, пока живы родители, не терять времени. Потомки не простят, если мы этого не сделаем.
Детская запись...
Итак, наша семья живет на Прядильной улице. Отец работает на заводе «Марат», он фрезеровщик высшего разряда, стахановец. Нормы перевыполняет, так как не ждет, пока кран поставит деталь на станок. Он большой и сильный. Кроме того, отец руководит партийной организацией, входит в товарищество по управлению жильем по месту жительства. Мама работает в разных местах, в основном по анализам мяса и молока, является депутатом Ленсовета, пропадает на каких-то проверках. А однажды стала продавцом в круглом киоске не то на вокзале, не то на площади, если не путает что-то моя детская память. Она продает фрукты и конфеты. Мы много едим вкусного, а потому у мамы недостача, и она в этом домике-киоске уже не трудится.
«Кировское дело»
После убийства в Ленинграде Сергея Мироновича Кирова возникло так называемое «Кировское дело». Согласно современным расследованиям, это дело было сфабриковано. Киров был слишком уважаемым ленинградским руководителем. Сталин упивался властью. Чего не довершил Сталин, доделывали его соратники типа Берии.
Одного за другим, по-воровски, ночами увозил «черный ворон» — «воронок», как окрестили энкавэдэшную машину люди, «врагов народа» из квартир, уничтожая и ни в чем не повинных членов семьи.
Летом 1937 года дядя Ефим однажды предложил жене Марии: «Пойдем сфотографируемся на память, всех берут без разбора». И как в воду глядел. Осенью он был арестован. Тетю Марию вызвали на допрос, спрашивали про мужа. Мария Герасимовна откровенно рассказала о собрании, с которого Ефим пришел сам не свой, метался по квартире, не находил себе места. Оказывается, он расписался, как и многие, не в получении денежной премии, а в согласии вступить в антиправительственную группу.
— Так чего ты ждешь? — воскликнула Маша. — Уезжай из Ленинграда. Многие сейчас исчезают. Затеряешься, не сразу найдут. А к тому времени разберутся.