Две жизни в одной. Книга 1

Сильная боль в правом боку. «Скорая помощь». Предположительный диагноз — аппендицит. Больница №6 сегодня дежурная по городу. Боли уже не чувствую, а на вопрос говорю: «Болит». Операцию делают под местным наркозом. Он не действует: или от состояния обостренной чувствительности нервной системы в тот момент, или от особенностей моего организма. Операция болевая. Режут по живому. Ужасно это! Кричу: «Не рвите печень!» Она, как показало появившееся лет через шесть-семь УЗИ, была действительно травмирована по желчегонному протоку. Слышу слова: «Этого тебе еще не хватало!» Дают общий наркоз, началась рвота, захлебнулась в собственном дерьме, откачивали — удалили то, что попало в дыхательные пути. Очнувшись, обнаруживаю на себе белую больничную рубашку, разукрашенную ягодами черноплодной рябины, съеденной накануне. Подошел анестезиолог:

— Молодец, что настояла на операции. От внутреннего кровоизлияния живот был полон крови. Через сутки была бы трупом.

Осень 1977 года

Вскоре я лежала в пульмонологическом центре той же самой больницы под №6. Кашель, потом гнойный бронхит. Уже к концу третий месяц, а мне все хуже. Перевели в боковой отсек, где смертники. Врач молодая, неопытная. Ну везет же мне! Все время — подопытный кролик. Новая, не прижившаяся методика: вливают в бронхи раствор примерно в объеме 100-150 кубиков. Только не надо бояться! Надо вести себя так, будто с открытой для дыхания глоткой летишь на амбразуру. В груди после этого хлюпает.

Потом очищали бронхи. Называли эту процедуру бронхоскопией. Наверное, что-то застряло после операции под названием аппендицит, хотя у меня этот аппендикс и по сей день целехонький.

При бронхоскопии человеку за счет введения в вену лекарственных препаратов, отключают сознание, вставляют в дыхательные пути металлические «шпаги». Если бы я увидела их до, наверное, не согласилась бы на такую процедуру. Врачам за короткий срок, в течение нескольких минут, не повредив дыхательных путей, надо было вставить чуть ли не метровой длины эти металлические расширители, похожие на шпаги, затем опустить маленькую лампочку и осмотреть бронхи изнутри.

Как-то в коридоре больницы я встретила того хирурга, что делал мне тот «аппендикс», поздоровавшись, спросила:

— Вы меня помните?

— Еще бы! — отстраненно ответил врач. — На всю жизнь.

Оказывается, его тогда сильно взгрели за то, что, не установив диагноза, не подготовил больную к операции, располосовал так, что длина раны была почти в тридцать сантиметров. Вот заштопал прекрасно. Я еще тогда подумала: в чем он-то виноват, раз так старался? И не ошиблась. В 1983 году мне пришлось перенести еще одну операцию, тоже с реанимацией, но уже тщательно подготовленную. А до операции опять была «скопия», так как еще не было УЗИ.

А на всякие «скопии» мне везло. В 1982 году делали лапароскопию — с помощью спецбура сверлили отверстие в животе, вставляли длинный глаз и смотрели, что там, внутри, предварительно надув живот оксидами азота, т.е. «веселящим газом», после которого действительно хотелось хохотать, если бы не тошнотное состояние. А дырявили меня без обезболивающих, так как в карточке больного значилось: не переносит такие-то, такие-то и такие-то лекарства. Врачи на всякий случай решили обойтись без химии. Делали эту самую «брюхоскопию» в железнодорожной больнице у известного врача этой методики, но с участием не самого Шабанова, а его ученицы. Меня вертели на подъемнике то в одну сторону, то в другую, то вверх, то вниз. Я теряла сознание, а всем было не до меня. Сбежавшимся эгоистам-врачам интересна была новая методика, всем хотелось заглянуть туда. Существует же поговорка: «Враг только прикидывается другом».

Административная репрессия