Две жизни в одной. Книга 2

Санитарная машина неожиданно застряла в небольшой, но глубокой луже. Нинка, словно птаха, выпорхнула с заднего сиденья и отбежала к лесочку. Было солнечно, тепло, густо пахло хвоей. В траве громко трещал кузнечик. Что-то вдруг подхватило Нинку, и она, не думая, вскочила на квадратный железный ящик, лежавший в траве под крошечной елочкой. Широкие каблуки солдатских сапог дробно прошлись по зеленой крышке, выбивая чечетку, а затем веселая частушка слетела с Нинкиных губ и закружилась над лесом. К лесочку стали подходить солдаты. Вдруг резко и коротко прозвучала команда: «Сестра, прекратить танцы! К машине!» Частушка оборвалась на каком-то полузвуке и стихла. Нинка еще стояла на зеленом ящике, неловко перебирая солдатскими сапогами, когда к ней подскочил молодой старшина и с силой рванул на себя. От такого обхождения Нинка невольно выдохнула:

— Дурак!

— Сама дура! — сердито выкрикнул старшина. — Расплясалась на противотанковой мине!

Сколько ни учила война Нинку уму-разуму, буйная молодость то и дело давала осечку. Дело было в Германии. Рота, заняв позицию, оказалась на коротком отдыхе в богатом поместье. Хозяева из поместья сбежали. Визжали голодные свиньи, блеяли овцы, а в курятнике стоял такой разноголосый хор, будто там по крайней мере тысяча кур, гусей, уток, индеек. А над всем этим — трубный призывный рев давно недоенных коров. Дрогнуло солдатское сердце: пошли доить, кормить скотину.

В главном доме поместья красивые комнаты, устланные коврами, украшенные фарфором и хрусталем. Нинка как вошла в одну из больших комнат, так и замерла. Около высокого, увенчанного золотой резьбой зеркала, — стенной шкаф. Толкнула Нинка дверцу, а она и поехала. Шкаф от стены до стены! Открылось бабье богатство: на вешалках висят платья разных фасонов и цветов. Под платьями стоят туфли под стать платьям. Ахнула Нинка, а тут один из молодых солдат и предложил:

— Надень. А то все гимнастерка да юбка солдатская. Охота на тебя, на штатскую, поглядеть.

Нинке и самой не терпится.

— Ладно! Давай примеряй! — махнул рукой ротный.

Стала Нинка выбирать платья. Это — узкое. Это — длинное. Это — уж слишком, вся через ворот вылезешь. Наконец разбежавшиеся Нинкины глаза остановились на белом, с длинным шлейфом. Натягивает Нинка платье, а оно не идет. Догадалась: застежка сзади от шеи до самого подола. Пуговки и петельки малюсенькие-премалюсенькие не даются. Пришлось дядю Ваню попросить. Долго пыхтел старый солдат, пальцы корявые, пуговки-клюквинки так и норовят выскользнуть. Но ничего, справился.

И вот Нинка предстала перед своей ротой. Глянула рота и рты забыла закрыть. Стоит Нинка-медичка как королева — толстые крученые кружева плотно обтягивают красивую девичью фигуру. Счастливая Нинка на высоких каблучках прохаживается около зеркал, кружится, крутится на одной ножке. Притихли солдаты: кто жену, кто невесту вспомнил. Затуманились глаза у старшины: сестренка вот так же вертелась перед зеркалом в белом платье накануне выпускного школьного вечера. Нет семьи у старшины! От голода в блокадном Ленинграде умерли все. Примолкла и Нинка, а платья не снимает: хоть полчасика еще пофорсить. И вдруг фрицы. Неожиданно прорвалась большая окруженная группировка.

В одну секунду опустела большая зеркальная комната. Мечется Нинка в белом платье, а снять не может: пуговки не дают! И разорвать не может, уж больно крепки кружева крученые, обхватили Нинку, держат как пленницу. Собрала сестра свои солдатские вещи и бегом к машине, плюхнулась рядом со старшиной. Только вскочила, только отъехали, как навстречу генеральская. Остановилась генеральская машина, из нее вышел грузный генерал. Нинка, забыв про свои наряд, по привычке вытянулась в струнку рядом со старшиной.

— Это еще что, старшина?! — взревел генерал. — Развлекаетесь?! С немочкой катаетесь?!

— Старшина не виноват! Не немка я! — вопит Нинка. — Медсестра я, Нина Вязовская.

— Потом разберемся! — загремел генерал. — Артиллерия, к бою!

Нинка рванула подол о какой-то железный обломок, скинула туфли. Стало легче, оглянулась: впереди три орудия, пулемет да горстка солдат.

Немец наседает. Остервенели фашисты в своем логове. Нинка перевязывает раненых, оттаскивает от орудий убитых. Тяжелый бой. Неравный бой. Замолкло орудие слева. Замолкло орудие справа. У последнего — наводчика ранило в лицо.

— Как заряжать?! Я не умею! — в отчаянии кричит Нинка. Истекающий кровью старшина слабеющим голосом направляет Нинкины руки.

— Молодец, сестра. Так! Так держать...

Нинка, как заговоренная от осколков и пуль, в окровавленном белом платье с развевающимся шлейфом, под командованием старшины, выхватывает из ящиков снаряды, заряжает оружие, в каком-то беспамятстве ведет бой. Снаряды летят и летят в сторону фашистов. И вдруг, словно из земных недр, возник желанный родной русский боевой клич:

— Ура... Ура!

Медсестра в изнеможении опускается на землю и шлейфом перевязывает старшине ногу выше рваной раны. Будто сквозь пелену видит остановившуюся генеральскую машину, слышит могучий бас:

— Кто вел бой? Я спрашиваю, кто?!