Двэйн (СИ)

Эльфийская механика идет рука об руку с нотной грамотой и музыкальной гармонией, но осознать данную связь очень непросто. Даже чистокровные эльфы-механики — и те особо не вникают в нюансы, порой работая на уровне интуиции. Взяться за научную сторону вопроса в человеческом мире, будучи эльфом… такое вовсе из области несбыточного, поскольку плохо может закончиться. Отсутствие признания в научном сообществе — полная ерунда по сравнению с другими сомнительными перспективами: от помещения в психиатрическую лечебницу до препарирования в закрытой лаборатории.

Вот почему тот, с кем вел переписку Этторе, оставался невидимым. Будь он Светлым эльфом — скрываться было бы проще, но он был Темным, дроу… Впрочем, единственная встреча состоялась как раз пять лет назад, в одна тысяча девятьсот тридцать третьем году, в Германии. У молодого итальянского гения за плечами уже было несколько открытий, расширяющих картину познания до головокружительных высот, включая гипотетическое описание некоей любопытной частицы: фермиона. Это и материя, и антиматерия одновременно. Своя собственная античастица. О том, что фермион является «кандидатом» в частицы холодной темной материи, образующей более восьмидесяти процентов вещества во Вселенной, станет понятно существенно позже, в восьмидесятых годах двадцатого века… А пока что тот, кто никоим образом не мнил себя гением, едва ли придавал значение своим открытиям. Год назад он опубликовал работу по релятивистской квантовой механике, но… к ней прилагались так и не изданные заметки, которые со смехом и возмущением отвергли бы коллеги и оппоненты Майораны.

Эти заметки видели единицы. Например, Энрико Ферми… Некоторую огласку содержимое заметок все же получило — так, в узких кругах, но… что-то просочилось и за пределы оных. Иначе как бы узнал о содержимом посетитель кофейни в Гамбурге, подсевший за столик Майораны в атмосфере неяркого света, табачного дыма, взрывов смеха и всевозможных ароматов — от кофе до дамских духов?.. Посетитель не снимал перчаток, а высоко поднятый воротник кожаного плаща и надвинутая на лицо шляпа тоже хорошо объяснялись — октябрь, моросящий дождь, промозглый городской вечер.

Днем в гостиницу принесли письмо от некоего неизвестного, хорошо осведомленного о детстве и юности Этторе, знакомого с его единичными опубликованными работами и… с тем фактом, который никогда не выходил за пределы семьи Майорана. О том, как маленький мальчик устроил на игрушечном столике в детской танец как будто оживших серебряных ложек, мурлыча при этом под нос какую-то затейливую мелодию без слов — и основательно напугав мать. Отец мальчика воспринял новость спокойно и… в тот же вечер кому-то телеграфировал. И не единожды говорил сыну о том, что когда-нибудь придет время для крайне интересной и судьбоносной встречи.

Этторе отставил в сторону недопитую чашку. Решительно, кофе умеют варить только в Италии, в других местах пить невозможно!.. Он был готов к тому, что увидит, и все же вздрогнул, когда из-под шляпы неестественным зеленоватым блеском сверкнули глаза, не принадлежащие человеку.

— … вы вычислили весьма любопытную частицу, сеньор Майорана, о которой раньше никто не смел и заикнуться. Первым заговорили о поведении ориентированных атомов в переменных магнитных полях. Обнаружили странную вещь — у каждой частицы есть свой неповторимый голос на определенной частоте, но это кажется вам антинаучным. Мало того, вы отчетливо слышите то, что доступно единицам на планете Земля — описанная вами частица имеет голос, в котором звучит восьмая нота, вклинившаяся между «ля» и «си». И, наконец… вы утверждаете, что «недостающая масса» во Вселенной — кусок чужого измерения, которое периодически сталкивается, а затем расходится с земным. Вы думаете, очередное столкновение произойдет не позднее, чем через полтораста лет… Последнее тоже антинаучно — но имеет свое название, Сопряжение, и, увы, является правдой. А правда, высказанная преждевременно, становится серьезной проблемой для ее носителя.

— Кто вы? — робко спросил гений, недавно достигший двадцатисемилетнего возраста.

— Зовите меня Двэйн… Для вас начинается новый этап в жизни.

Никто так и не узнал, почему после возвращения из поездки по Германии физик резко прекратил всю активную научную деятельность и стал добровольным затворником в собственном доме в Неаполе. Он даже не выходил на улицу — уборкой и готовкой занималась приходящая прислуга, а по мере необходимости домой приглашался и парикмахер, и врач. Конечно, никакую научную работу молодой человек не бросал, она просто имела другую направленность… В тридцать седьмом году он неожиданно опубликовал статью с гипотезой о фермионе и вышел «из тени», но годы изоляции сделали свое дело — он не смог справиться с чтением лекций в качестве профессора университета.