Двенадцать минут любви

Мы с Джейсоном сняли комнату в дешевом отеле Astoria на Авенида де Майо, где оказались единственными постояльцами. Наш балкон выходил на широкую улицу. Причудливые крыши домов крошились, как старые пирожные-меренги, из их разбитых окон вылетали голуби. Свесившись через железные балконные перила, мы наблюдали крах города со смешанными чувствами: болезненного изумления и недоверия. Это был конец эпохи, конец того Буэнос-Айреса, который мы знали.

Сидя в номере, мы щелкали пультом, переключая телевизионные каналы от новостного до специализированного — посвященного пластической хирургии, пока, наконец не натыкались на круглосуточный канал о мире танго, где все шло, как всегда:

— Дорогие друзья по танго, — ведущий улыбался своей пластиковой улыбкой, обнажая искусственные зубы.

Друзья по танго — это мы. Гости на свадьбе. Герои Грэма Грина в неспокойной чужой стране: славные, но слабые, действующие из лучших побуждений, но облажавшиеся, со скрипящим над головами вентилятором и неудачей, поджидающей за поворотом.

Вечерами, чтобы танцевать, мы по несколько километров шли пешком, так как уличное движение было блокировано демонстрантами. Именно на милонгах наши отношения стали постепенно ухудшаться. Ночь за ночью Джейсон просиживал в клубах, похожих на аргентинскую экономику.

— Мы в кризисе, — улыбаясь своей извиняющийся полуулыбкой, он все время цитировал популярную в те дни фразу Estamos en crisis.

Казалось, что даже здесь, в центре Тангополиса, настоящее для него не существовало, а привлекали лишь ломаные ритмы прошлого, как своего, так и города. Его все больше охватывала какая-то неизлечимая тоска.

Джейсон отказывался танцевать со мной, ибо его танго тоже пребывало «в кризисе» и он не хотел меня «мучить». Но так как сидели мы рядом, другие мужчины меня тоже не замечали. Это против правил — похищать даму у ее сопровождающего.

Позвольте мне объяснить кое-что о времяпрепровождении на милонгах — это своего рода малопонятная астрофизическая аномалия. Когда вы (женщина) хотите танцевать, ждете приглашения и ничего не происходит, время замедляется, и в душе зарождается арктический холодок. Минуты тикают, температура внутри падает, и вот уже наступает погода, идеальная для образования ледников. Естественно, вы чувствуете все приступы танго-гипотермии — пульс слабеет, дыхание замедляется. В итоге наступает смерть от невнимания. Причем все вокруг продолжают веселиться…

Удивительно, но переживания не мешали Джейсону периодически медленно и апатично подниматься со своего места и отправляться танцевать с другими женщинами. Я наловчилась притворяться равнодушной. Ревность и готовые вырваться рыдания я безжалостно душила, глядя на гладко выбритые щеки мужчин, которые все-таки в конечном счете приглашали меня на танец. Но наслаждаться танго не получалось, ибо в голове, а что еще страшнее — в сердце, был Джейсон.

Я угодила во фрейдистский цикл истерического танго и находилась где-то между третьей (разрыв) и четвертой (страдания) стадиями, болезненно подогреваемыми пятой (желание). Вынуждена признать, что психоаналитики не ошибались. По крайней мере, судя по той ночи.

«Ненавижу эту любовь», — напевала я куплет из «Унижения», сидя в одиночестве за столиком в La Viruta, в то время как две сотни человек танцевали. Состояние, абсолютно противоположное тангазму. Настоящий танго-ад.

— Это делает меня несчастной, — сказала я в такси по дороге в отель в час ночи. К тому времени демонстранты уже разошлись по домам.

— А меня возмущает, что я должен нести ответственность за твое счастье, — огрызнулся он.

— Ты должен заботиться о своем, — вернула я подачу.

— Если это способ…

— Откуда вы? — внезапно спросил по-испански водитель. И сделал потише радио, по которому как специально передавали песню Rencor («Злоба»).

— Из Новой Зеландии, — ответила я со злостью.

— Туда легко эмигрировать?

Мы не знали, мы пытались не думать об этом. Но чья-то реальная беда, в отличие от страданий, причиняемых нами самим себе, заставила нас замолчать.

Джейсон отправился в номер, а я в бешенстве рванула во тьму боковых улочек, надеясь, что «прекрасный принц» не позволит мне скитаться одной. Но с какой стати? Оставлял же он меня сидеть часами в одиночестве на милонгах!

(Пауза. Давайте начистоту: он предоставлял меня самой себе, чтобы я могла отвечать на приглашения других мужчин. Но влюбленной женщине трудно мыслить рационально, я мечтала видеть его рядом и танцевать с ним. Конец истории.)

Недалеко от меня в отбросах рыскали картонерос — люди, зарабатывающие на жизнь, сдавая картон на переработку. Они беззлобно выкрикивали непристойности в мой адрес, а я думала, что, если они меня изнасилуют, это послужит ему уроком. Присев на оконный карниз посреди разбитой мостовой и мусора, утонула в жалости к себе.

Всё не то: и Буэнос-Айрес, и наши танго-отношения, которые родились из этого танца, а теперь лишали его магии и красоты, подобно тому как бронка портила атмосферу города «чистого воздуха»[4].