Двенадцать несогласных

Валентина не разделяла того папиного мнения, что нужно ходить на Марши несогласных. Папа говорил дочери, что если поэты Рубинштейн и Гандлевский ходят, то и ему, значит, стыдно не ходить. Валентина говорила, что, наоборот, стыдно ходить в одних колоннах с лимоновцами, у которых на знаменах нарисована почти что свастика и в программе написано, что надо вешать либералов. Папа и не спорил. Наоборот, радовался потихоньку, что повзрослевшая дочка не ходит подставлять голову под омоновские дубинки. Хотя бы на Марши несогласных. Потому что на другие митинги либерального и правозащитного толка Валентина ходила куда чаще, чем хотелось бы ее папе.

Жизнь ведь как устроена: ты живешь, что называется, по совести, ты протестуешь, когда надо протестовать, ты не прогибаешься, ты не пресмыкаешься перед сильными… И однажды ты видишь, что научил протестовать свою маленькую девочку. Что она состоит в молодежном движении «Оборона». Что ее молодой человек – правозащитник. Что однажды она собирается, как ты собирался на Марш несогласных, и идет устраивать пикет в поддержку какого-то там Олега Козловского, которого, видишь ли, незаконно забрали в армию. Какого черта! Пусть хоть всех молодых людей совершенно незаконно заберут в армию навсегда. Почему твоя маленькая дочка должна ходить за них под омоновские дубинки? Но вот ты ходил на Марш несогласных. И как ты теперь объяснишь девочке, что умираешь от страха, пока она там стоит в своем пикете?

Пикет в защиту Олега Козловского в конце декабря 2007 года действительно закончился для Валентины плохо. Это был разрешенный пикет. Милиция охраняла пикетчиков до тех пор, пока подполковник милиции Инкин из арбатского УВД не увидал среди протестующих Сергея Константинова, которого задерживал прежде и который написал на подполковника жалобу, стоившую подполковнику премии.

– И ты здесь? – сказал подполковник.

– Не «ты», а «вы»! – парировал Константинов и побежал, понимая, что его сейчас станут арестовывать.

Константинов хотел увести озлобленную лично на него милицию от товарищей, не делавших ничего противозаконного. Он побежал в подземный переход. Милиционеры догнали его там, повалили, скрутили и потащили к автозаку мимо пикета.

– Не иначе как Сержа несут, – сказал кто-то рядом с Валентиной, видя, как дюжина милиционеров проносит мимо человека, извивающегося, словно червяк на рыболовном крючке.

Этих слов было достаточно. Пикетчики бросились Сергея освобождать, и с этого момента их пикет перестал быть разрешенным, а превратился в «неподчинение законным требованиям представителей власти», каковое неподчинение тянет на пятнадцать суток тюремного заключения, как известно.

На следующий день был суд. Судили Сергея Константинова и еще троих молодых людей, задержанных с Сергеем за компанию, потому что глупо же задерживать на пикете одного человека, а не нескольких.

Валентина с четырьмя товарищами пришла в суд в качестве свидетеля защиты. Она должна была рассказать судье, что Константинов никаких законов не нарушал, а нарушал законы, наоборот, подполковник Инкин. И Валентина все рассказала. Но судья тем не менее приговорила Константинова к пятнадцати суткам тюрьмы. Был конец декабря, канун Нового года. Праздники Константинову предстояло провести в тюрьме. Но больше Валентина ничего не могла сделать для товарища.

Она могла только остаться в зале суда в качестве зрителя и смотреть, как судят троих константиновских подельников, членов запрещенной Национал-большевистской партии – девушку и двоих юношей, про которых Константинов рассказывал потом, что девушка националистка, один юноша коммунист, а другой анархист. Никакой общей идеологии. Валентине не нравилась Национал-большевистская партия, но в ее компании молодых правозащитников принято было думать, что если человека судят, то нужно искать свидетелей, которые способны были бы облегчить его участь. У нацболов это не принято. Нацболы не боятся тюрьмы, у них культ тюремного заключения, и они не помогают товарищам, попавшим под суд, потому что сидеть для них – доблесть.

Помочь этим нацболам Валентина тоже никак не могла. Она решила остаться, просто чтобы понаблюдать за судебным процессом и описать потом этот судебный процесс у себя в блоге. Тем более она решила остаться, когда судья потребовала, чтобы Валентина и ее друзья покинули зал заседаний.

– Объявите процесс закрытым, – возразила судье эта девушка, невысокого роста брюнетка с детским еще лицом. – Ваша честь, до тех пор, пока вы не объявите процесс закрытым, мы имеем право присутствовать, и мы никуда не уйдем.

Недолго думая, судья приказала милиционерам и приставам, дежурившим в зале, вынести вон из зала эту девчонку и ее дружков, препроводить их в милицию и обвинить их в «воспрепятствовании работе суда» – до двух лет тюрьмы.

Была почти уже ночь, когда Виктору Шендеровичу позвонила глава Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева, правозащитница, которую принято нежно звать бабушкой.

– Витя, – сказала бабушка, – вы знаете, что ваша дочь в милиции?