Двенадцать поэтов 1812 года

Таким же заботливым издателем Гнедич станет и для Пушкина. 24 марта 1821 года Александр Сергеевич напишет из Кишинева: «Вдохновительное письмо ваше, почтенный Николай Иванович, нашло меня в пустынях Молдавии; оно обрадовало и тронуло меня до глубины сердца. Благодарю за воспоминание, за дружбы, за хвалу, за упреки, за формат этого письма — все показывает участие, которое принимает живая душа ваша во всем, что касается до меня. Платье, сшитое, по заказу вашему, на „Руслана и Людмилу“, прекрасно; и вот уже четыре дни как печатные стихи, виньета и переплет детски утешают меня…»^[141]

Именно в том 1821 году, когда Пушкин писал Гнедичу из своей молдавской ссылки, болезнь Батюшкова становится очевидной для всех его друзей. 4 ноября Жуковский видится с Батюшковым в Дрездене и застает его в страшной депрессии. Константин Николаевич уничтожает все им написанное во время жизни за границей. Его душу заполняют самые мрачные подозрения и предположения, совершенно ничем необоснованные. Они прорываются в его письмах, ставших крайне нервными, отрывистыми и отчужденными.

20 ноября Гнедич отсылает Батюшкову одно из последних писем. Это письмо, полное сочувствия к другу, боли за него и желания вырвать его из тисков болезни. «Я не мог остаться равнодушным к поэтическим обстоятельствам сердца твоего, — пишет Гнедич. — Давно не слыша живого, родного голоса, оно, кажется, омрачилось, составило себе мечты, не совсем счастливые… Но может быть голос человека, от которого никогда не слыхал ты лести, пробудит доверенность в твоем сердце, сгонит с него туман смутных снов, осветит и согреет его истиною… И если дружба моя будет так действительна, как искренна, может быть, оно не останется без могущества… Выслушай меня старейшего… Письмо это похоже на рапсодию; нет нужды; писав к тебе, я не думал о слоге, фразах и прочих претензиях авторских; я писал к другу…»^[142]

Из записной книжки Гнедича: «1827. Марта с 18 на 19-е. — Видел я чудный сон: Кто-то, голосом похожий на Батюшкова… рассуждал…»^[143]

* * *

После возвращения нашей армии из Парижа в Казанском соборе были выставлены захваченные знамена наполеоновской армии. Николай Иванович Гнедич, бывая на воскресных службах, всякий раз останавливался у этих поверженных символов мирового могущества.

В 1816 году он написал стихи «На французские революционныя знамена в Казанском соборе, из которых на одном видна надпись: Qu’est ce que Dieu? („Что такое Бог“ или „Что есть Бог?“)».

Произнеси в сем Храме, нечестивый,
                    Что Божество?..
Здесь дан тебе ответ красноречивый:
Вот Бог, вот суд Его, вот Веры торжество!

            Титанов новых легионы,

Безбожие столпив под знамена свои,
Войною грянуло на алтари, на троны,
            На все святое на земли!

            Уже торжествовало:

И крест и скиптр попрало в прах,
И кровию царя на гордых знаменах
            Хулу на Бога начертало!
            И клик ужасный «Бога нет!»
Уже, как ада рев, смутил весь Божий свет…

            И где Титанов легионы?

Где богоборные, кровавые знамены? —
            Во храме Вышняго Царя,
Как бы дрожащие перед Его святыней,
            Поникнули у прага алтаря,
С уничиженною безбожия гордыней!

Это стихотворение почему-то никогда не входило в антологии русской поэзии, посвященные войне 1812 года. Быть может потому, что в нем много пророческого, того, что и сегодня больно задевает. Разве не о нас, не о событиях нашей истории эти строки:

…И кровию царя на гордых знаменах
Хулу на Бога начертало!
И клик ужасный «Бога нет!»
Уже, как ада рев, смутил весь Божий свет…

Глава пятая

Мой голос, как жизни я кончу теченье,

Хоть в памяти друга да будет храним.

Н. И. Гнедич

Штрихи к портрету. — Гнедич, Гомер и Пушкин. — О свободе писателя. — Полузапретные «Записные книжки». — Молитва. — Последнее стихотворение

Портрет глазами современников

Гнедич, испаханный, изрытый оспою, не слепой, как поэт, которого избрал он подлинником себе, а кривой, был усердным данником моды: он всегда одевался по последней картинке. Волоса были завиты, шея повязана платком, которого стало бы на три шеи.