Двенадцать рассказов-странников

И ошиблись: снегопад оказался самым сильным за столетие. Но в зале ожидания для пассажиров первого класса цвела весна, в вазах стояли живые розы, и даже консервированная музыка звучала так возвышенно и успокоительно, как того желали ее создатели. Мне вдруг подумалось, что этот уголок вполне подходит моей красавице, и я пошел искать ее по залам, поражаясь собственной отваге. Однако большинство ожидающих оказались обычными мужчинами из обычной жизни, они читали газеты на английском языке, в то время как их жены, глядя в широкие панорамные окна на занесенные снегом мертвые самолеты и заледеневшие фабрики, думали о других мужчинах. После полудня в залах не осталось ни одного свободного места, душная жара стала невыносимой, и я вышел наружу — подышать.

Глазам предстало страшное зрелище. Залы были битком забиты самым разнообразным народом всех рас и вероисповеданий, люди расположились в душных коридорах и даже на лестницах, лежали вповалку на полу, вместе со своими детьми, животными и пожитками. Сообщение с городом прервалось, и прозрачный дворец из пластика стал походить на попавшую в бурю огромную космическую станцию. Я не мог отделаться от мысли, что красавица должна находиться где-то здесь, в затихшей людской гуще, и эта бредовая мысль давала мне силы ждать.

В обед мы полностью осознали свое положение потерпевших крушение. Перед дверями семи ресторанов, кафе и баров вытянулись бесконечные очереди, но не прошло и трех часов, как все они закрылись, потому что там не осталось ни еды, ни питья. Дети, а казалось, что тут собрались все, какие были на свете, дружно заплакали, а от толпы завоняло стадом. Пришла пора разгуляться инстинктам. Единственной едой, какую мне удалось добыть в этой людской свалке, были два последних стаканчика сливочного мороженого в лавочке для детей. Я ел мороженое у стойки, пока официанты собирали стулья и складывали их на столы, и смотрел на свое отражение в зеркале в глубине кафе: в руках — последний картонный стаканчик с последней картонной ложечкой, а в голове — мысли о красавице.

Самолет, который должен был вылететь в Нью-Йорк в одиннадцать утра, вылетел в восемь вечера. Когда я наконец вошел в самолет, пассажиры первого класса уже сидели в креслах, и стюардесса провела меня на мое место. У меня перехватило дух. В кресле рядом с моим, со спокойствием опытного путешественника, устраивалась моя красавица. «Напиши я об этом, никто не поверит», — подумалось мне. Я нерешительно пролепетал приветствие, но она его не заметила. Она устраивалась так, словно собиралась прожить в этом кресле долгие годы: раскладывала вещи в таком порядке, что ее место в самолете стало похожим на идеальный дом, где все под рукой. Пока она этим занималась, старший стюард, приветствуя пассажиров, обнес всех шампанским. Я взял бокал, собираясь предложить ей, но вовремя одумался. Оказывается, она хотела лишь стакан воды и попросила стюарда — сперва на недоступном французском, а потом на английском, едва ли более понятном ему, — чтобы ее ни в коем случае не будили до конца полета. В ее низком и мягком голосе проскальзывала восточная грусть.

Когда принесли воду, она раскрыла на коленях туалетный прибор, маленький кофр с медными наугольниками, как на бабушкиных баулах, и достала две позолоченные таблетки из коробочки, где было множество других разного цвета. Делала она все размеренно и аккуратно, словно все на свете было у нее предусмотрено заранее, с самого рождения. И наконец задвинула шторку иллюминатора, опустила спинку кресла до отказа, не снимая туфель, укрылась одеялом до пояса, надвинула на глаза полумаску для сна, повернулась в кресле на бок, спиною ко мне, и тотчас же заснула, и так проспала, ни разу не проснувшись, не вздохнув, не поменяв позы, все восемь часов и двенадцать минут, которые длился полет до Нью-Йорка.

Полет был трудным. Я всегда считал, что в природе нет ничего прекраснее красивой женщины, и потому не мог ни на миг избавиться от очарования, исходящего от сказочного существа, спавшего рядом со мной. Старший стюард исчез, едва мы оторвались от земли, вместо него появилась стюардесса и попыталась разбудить красавицу, чтобы вручить пакетик с туалетными принадлежностями и наушники — слушать музыку. Я повторил просьбу, с которой моя красавица обратилась к старшему стюарду, но стюардесса хотела во что бы то ни стало услышать от нее самой, что и ужинать она тоже не будет. Старшему стюарду пришлось повторить ее распоряжение, и в довершение он укорил меня за то, что красавица не повесила себе на шею табличку с просьбой не будить ее.

Я поужинал в одиночестве, проговорив про себя все, что сказал бы ей, если бы она не спала. Она спала так крепко, что в какой-то момент я забеспокоился. fie выпила ли она вместо таблеток для сна таблетки для смерти. Перед каждым глотком я поднимал бокал и произносил тост:

— За твое здоровье, красавица.