Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник)

Эта мысль ошпарила Стефку, будто на нее вылили ведро кипятка.

– Я не собираюсь в театральный! – неожиданно для себя уверенно произнесла она. – Откуда вы это взяли?!

– Как это «откуда»?! – растерялась Старшая. – А кто летом рыдал у меня в ординаторской после третьего тура?! Кого я отпаивала валокордином?! Что, передумала уже? Быстро…

– Ну и молодец! – поддержал Стефку Директор. – Что теперь за театр? Стыд один, нищета на фоне, извиняюсь, пьянства… И билеты по сто баксов на заезжих антрепренеров. Театр абсурда. А у нас – жизнь! Правда, Стефания?

И Стефка совершенно серьезно ответила: «Правда». А потом молчала, пока в ее голову не пришла чудная идея, которую она и высказала и которую, к ее удивлению, поддержали все присутствующие. Даже Завкультмас. Даже нянечки.

Вместо песен и танцев Стефка предложила, чтобы каждый обитатель Дома рассказал самую яркую историю из своей жизни. И пусть горят свечи, звучит тихая музыка, а посреди зала стоит большая елка. И пусть все это зафиксирует на кинопленку ее знакомый оператор, который… пока что работает фотографом.

Глава двадцать первая Стефка и Эд. Выходной день в городе. Рождение «Увядших цветов»

– Есть в обществе две категории, которые я терпеть не могу! Первая – это те (в основном мужчины неопределенного возраста), кто во время дня толпится под гастрономом, особенно вечером, когда бедные женщины в мохеровых беретах тащат домой сумки с продуктами… Вторая – те, кто до утра скачут в навороченных ночных клубах под подобострастным прицелом телекамер. Потом такие вечеринки «нон-стоп» крутят по молодежным музыкальным каналам. Собственно говоря, между этими двумя категориями есть что-то общее: выражение лиц! Как правило, они бессмысленны. Только у первой категории эти лица – испитые, в глазах плещется водка, а под ними – тяжелые «мешки», как следствие «нечеловеческой усталости». У других – бессмысленность возникает на почве такой же бессмысленной музыки и транквилизаторов. Первые – неухоженные и грязные, ведь мамы не научили их стирать собственные носки, вторые блестят потными от танцев телами, как искусственные бриллианты. Первые выручают друг друга кредитом на «стопарик», вторые одалживают тысячи баксов «до утра, когда предок отстегнет». И первые и вторые – обезьяны, пропащая сила, зверинец, царство теней, роботы-саморазрушители. А между этими двумя видами деградации – та славная прослойка «нормальности», которую гордо именуют «средним классом». Судить о том, существует ли таковой вообще в искривленном пространстве, – гиблое дело, риторический вопрос. Есть еще политики – это инопланетяне, «зеленые человечки»… Но где-то вдали есть еще те, которых никто не замечает (разве что во время праздников): старики и дети. Они – как святые…

– А мы с тобой кто?.. – спросил Эд.

– Во-первых, не «мы с тобой», а ты и я.

– Какая разница?

– Большая. «Мы с тобой» – это абстракция, что-то наподобие кубических рисунков позднего Пикассо: треугольник, вписанный в круг… Ты – это ты. Я не могу влезть в твои мысли и душу. Это будет не честно.

– Я тебя понимаю. Хоть ты и слишком радикальна. Ты всегда была такой?

Стефка улыбнулась. То же самое он прошептал ей пару часов назад, когда они одевалась на заднем сиденье его автомобиля. Но тогда это касалось совершенно другого… И это другое – то, что она, такая необычная и резкая, в какие-то мгновения могла совершенно раствориться в нем, как щепотка сахара в воде…

Она ответила ему так же, как и тогда:

– Не всегда…

И ей ужасно захотелось рассказать о том, как в ней «раскололся орешек», о неожиданном отказе от мечты стать актрисой, о необычайной легкости, с которой она теперь просыпается, о людях, которых она сначала пожалела, а потом полюбила, – Эдит, Леде, Альфреде Викторовиче и обо всех остальных, включая Библиотекаршу и Старшую Медсестру… О том, как несколько месяцев назад ей хотелось выйти куда-нибудь на перекресток и до спазмов в горле выть в ночную пустоту: «Господи, больно!» О том, как поняла, что создана для множества мужчин и – ни для кого лично, потому что она грешница, худшая из всех. И ее нельзя любить!

Но она промолчала. Ибо тогда пришлось бы размотать весь клубок. А на это она пока еще была не способна…

Было воскресенье. Они сидели в уютном рыбном ресторанчике «Да Винчи». Перед его входом суетились электромонтеры, развешивая на деревьях новогодние гирлянды. Через какое-то время работа закончилась, и за окном на тонких ветках облетевших и почерневших акаций засветились крошечные золотые огоньки. И снова посыпался мелкий снежок.

Сначала он бесследно растворялся в лужах, погибал прямо на глазах, но за какие-то полчаса все же победил слякоть и покрыл тротуар тонким полупрозрачным ковриком. И все это снова напомнило Стефке декорации.

– У тебя есть видеокамера? – спросила она.

– Конечно. Очень хорошая. Я кое-что снимаю для себя, чтобы не утратить форму… А что?

– Я хочу, чтобы ты пришел к нам и отснял нашу новогоднюю вечеринку.

– Куда именно? Где ты собираешься праздновать, разве не со мной?