Двенадцать замечаний в тетрадке

Потом пришел ты и принес мне мамины золотые шлепанцы. Второпях мы толком ничего не собрали, и ты привез необходимые вещи попозже. Я про себя удивлялась, откуда ты узнал, что мне так нравятся мамины египетские домашние туфельки, я даже примеряла их несколько раз потихоньку. Ты и карты прихватил; из вашего разговора я поняла, что мама проведет со мною весь вечер и вообще не уйдет из больницы, пока я здесь. Все свободное время будет со мной, а когда придет ее смена, подымется только этажом выше: ее отделение как раз над моей палатой. Ты вскоре ушел — тебе разрешили свидание на пять минут, не больше. В последний момент мама вспомнила, что как раз перед тем, как пришлось везти меня в больницу, замочила белье. Она даже растерялась и просто не знала, что делать. А ты засмеялся, подмигнул мне и сказал, чтоб мы веселились в свое удовольствие, а уж постираешь ты сам. Тут я поняла, что ты простил мне мое бегство.

Мы с мамой целый вечер играли в карты, совсем как дома в Тисааре, в канун рождества. Я все время проигрывала, хотя играть умею: просто очень была невнимательна. Думала о Помощнике пилота, о Тантике и о тебе. И все высчитывала, через сколько дней мы с мамой уже сможем вернуться к тебе. Наверное, прав был кондитер-врач, и я действительно охмелела от инъекции: иначе откуда бы такая тоска по тебе и вообще по новой нашей жизни с тобой?

В общем, рождество все-таки удалось, а я ведь так боялась рождества без Таты! Но было хорошо, потому что пришли все, кого мне хотелось видеть; у меня было больше всех посетителей, даже на кровать садились, и мне было все равно, хотя бы и шов разошелся. Дёзё чуть не заревел от избытка чувств, он нацепил галстук и торжественно пыжился. Пирошка принесла помидоры из болгарского огородничества, Кати требовала, чтобы я непременно посчитала, сколько зажимов на моем шве. Андриш все допытывался, не затем ли я устроила эту петрушку, чтобы покрасоваться и отличиться: ведь ни у кого в классе не было еще операции, разве что кое-кому зуб вырвали. Потом мама повела ребят в буфет, пошли и Тантика с тетей Баби, чтобы угостить «губную гармонику».

Со мной остался только Помощник пилота; было тихо и очень приятно.

— А тебя многие любят, старушка, — задумчиво произнес он.

— Завидуешь?

— Само собой!

— Начихай себе грыжу, тебя прооперируют — вот сразу и набежит народ в больницу.

— Этого мне мало, чтоб только в больницу. Ну что такое одна неделя! А твоя мама и дядя Шандор останутся с тобой и тогда, когда ты домой вернешься.

— Сам понимаешь: у родителей так заведено.

— Не очень-то понимаю. Ведь я своих родителей даже не помню, они давно умерли.

Я испугалась. Ничего-то я не знала! И вот огорчила Помощника пилота, а ведь не хотела, никак не хотела… Я протянула ему помидор, маленький, как черешня, и сказала:

— Чокнемся!

— За твое здоровье, старушка! — засмеялся он, сразу входя в игру.

— Я тебя не хотела огорчить, понимаешь?

— Конечно. Да мы и не говорили еще никогда об этом. Мы с тобой еще о многом не говорили. Но ничего, дело поправимое.

— Завтра придешь?

— Само собой. Если твоя мама позволит.

— Позволит! Она тебя любит, я вижу.

— Завидуешь?

— Нет, сейчас уже нет. Мне даже нравится лежать в больнице, потому что мама все время рядом. Никогда еще она не бывала со мной так помногу. Теперь-то я уже ни на кого не сержусь, только себе все удивляюсь.

— И на дядю Шандора тоже?

— Это гадко было, что я убежала, да?

— Да. Конечно, да.

— Как думаешь, он придет сегодня?

— Нет, завтра. Сегодня у него какое-то дело.

— Жаль.

— Вчера мы с ним были у Тантики. Мне давно не выпадало такого рождества.

— За что ты любишь Тантику и тетю Баби? Их никто не любит. И я раньше не любила.

— Я им черт знает как благодарен за то, что они так со мной держатся, будто я им родственник. У меня нет родственников. Совсем.

— А у меня — видимо-невидимо! Ты бы не сразу разобрался, кто — кто.

— Уже начинаю разбираться. Элек мой друг, вот он мне про всех вас и расскажет. А ты знаешь, как Элек и дядя Шандор хорошо ладят между собой?

— Да ну!

— Точно. И другому твоему дяде он очень нравится — тому, что учительствует на хуторе. По-моему, твоя семья уже совершенно приняла его за своего. Только у тебя особое мнение.

— Для меня самое важное, как Ма его примет, — пробормотала я неуверенно, только затем, чтобы возразить ему, и не поняла, почему вдруг он так развеселился.

А на другой день, второй день праздников, ты вошел в палату вместе с Ма.

— Вот, привез тебе рождественский подарок, — объявил ты и бережно усадил Ма на край моей кровати.

Ма смотрела только на меня, непрерывно гладила мои руки, а потом тихо сказала, обращаясь к тебе:

— Это и для меня лучший рождественский подарок. Спасибо, сынок, что так хорошо все придумал.

В маленькой корзиночке Ма привезла орехов, сушеных слив, изюму. Птичий корм! Так называли мы дома это лакомство, без которого не обходилось ни одно рождество. Ма ставила «кормушку» на уголок швейной машинки, и мы без конца клевали оттуда, ни на минуту не выключаясь из игры. К концу праздников «кормушка» всякий раз была пуста.