Двенадцатая дочь

Ах как синхронно они начали действовать. Шутихи, спящие дивы-колодники и железные вороны сработали практически одновременно. На северном склоне холма девки, истошно визжа, еще валились в траву, закрывая обожженные лица и вытаращенные глаза, уже узревшие оживший ужас в трепетном зареве разбухающих фейерверков, уже разглядевшие черных чудовищ, восставших из-под земли; девки еще разбегались и давили друг друга, вцепляясь судорожно сведенными пальцами в землю, в волосы и подолы мокрых рубах, а на южном склоне вдоль черной воды уже стремительно неслись в полуметре над рябью волны — плоские, черные, с визгом хладного вздоха в зазубренных перьях, с беглыми искрами меж цепких когтей, невидимые во тьме, как грома над водой скользящие раскаты, как электрические скаты, плоские и смертоносные — пара атакующих гвоздевранов.

Когда до черной курносой ладьи с желтым солнышком на парусе оставалась последняя дюжина саженей, пара птиц-истребителей внезапно распалась, ведущий вран остался на прежнем курсе и через секунду с визгом, и треском, и брызгами пламени врубился в левый борт неподвижного кораблика — врубился и тяжко пошел, пошел, глухо грохоча внутри, взламывая дощатые кости, вспарывая и дробя корабельные внутренности; через десять убийственных секунд, растеряв свистящую скорость, затупив лезвия крыл, с помятым клювом и заплывшим багровым глазом, выбился из противоположного борта наружу, на воздух, виляя, потряхиваясь и волоча обломленную стальную лапу, пошел к прибрежным кустам на разворот, на выход. Второй, ведомый, перед самым бортом ладьи, тяжко махнув крылами, взмыл выше легко, без усилий, мимолетом срезал толстую мачту, на миг скрылся в опавшем пузыре паруса, тут же пробил его и ушел дальше над водой, вверх по течению, навстречу второй, еще живой ладье — серо-зеленой, с бородачами Погорельца на борту.

— До чего изящно работают, негодяи… — прошипела Феклуша. — Над самой волной провели птичек — и пробоину устроили почти у самой ватерлинии, в подлиз волны… Искусный оператор у этих воронов.

— В чем искусство? — я пожал плечами.

— Видите ли, трепетно любимый коррехидор… — Феклуша улыбнулась и закатила глаза. — Железные вороны очень боятся воды. Если чиркнуть крылом по волне — конец. Птица отключается, падает и — все. Камнем уходит во глуби, на дно.

Я уже не слушал, я не мог отвечать — на экране творилось ужасное! Сразу пять голодных гигантов, пять нечистых, пятнистых, ярящихся дивов! Пробудившись, они вылезли из тесных древесных гробов, утробно и жадно завыли — а вокруг столько теплого, юного мяса! Вот они, мохнатые богатыри на кровавом пиршестве: счастливо скалят клыки, лупят себя кулачищами в рыхлые груди… Свистят жадные когти, гудят палицы и — падают, валятся, подламываются тонкие белые фигурки, как нежный снежный цвет под жестокой косой.

— Гады, гады… — скрипит зубами дядюшка Гай. Разволновался, зажимает кулаками глаза. — Девушек, красных девушек в клочья… Не могу смотреть!

Не песни уже, а визг. Дрожащими иглами пульсирует в ушах, впивается в мозг — и вот дружинники внешнего периметра дрогнули, смутились… Строй багряных щитов развернулся, только трое остались прикрывать боярышню Метанку с юга, со стороны реки. А семеро задергались, обнажая мечи; один за другим обернулись щитами и злыми лицами на север. Быстро переглядываясь, щурясь, нервно всматриваются через головы беснующихся в ужасе девок — туда, на вершину холма, на черный горбатый профиль, из-за которого вылетают раскаленные головни огненных шутих, доносятся страшные крики и гогот чудовищ.

— «Щука отвечай наезднику зреют ли зерна?» — негромко шепчет Мяу, подслушивая вражеские переговоры в волховском эфире.

— «Зерна созрели семь полных мешков».

— «Пора молотить…»

И вдруг перебивает резкий торопливый голос Язвеня:

— «Слухач кличет няньку слухач кличет няньку слышу треск да влажное хлюпанье смертные крики и тонущих зовы…»

— Ну вот, — вздохнул я. — Это второй ворон долетел до цели…

Ладья десятника Погорельца с наших блюдец не просматривается — и хорошо. Обидно и горько глядеть, как тонут старые славные бородачи в тяжелых кольчугах.

— Все, дружинники сорвались с места, — невесело крякнул молчаливый Усмех — все это время он сидел неподвижно, вцепившись когтями в бородатый подбородок. — Жаль ребятишек.

Да, Усмех прав. Дружинники поддались на Куруядову провокацию — семеро телохранителей не выдержали. Потихоньку, нервно оглядываясь, тронулись вверх по склону, ловчей прихватывая в железных рукавицах рукояти мечей.

— У них ведь приказ! — простонал за спиною Гай, слезы в глазах блестят. — Держать строй! Не отходить от боярышни…