Двенадцатая карта

Линкольн Райм, поводив одним пальцем по сенсорной панели, подкатил кресло вплотную к столу.

– Не пора ли поинтересоваться, какого черта я сюда притащился?

Молчание.

– Как вы понимаете, я вообще не часто выезжаю из дома. И что, по-вашему, заставило меня переться на другой конец города?

– Линкольн, – одернул его Том.

– Ладно-ладно. Перехожу к существу дела. Итак, вещдок номер один.

– Какой еще вещдок? – поинтересовался Коул.

– Шутка. Я говорю о письме. – Он посмотрел на Женеву. Та открыла школьный рюкзак, вынула папку. На стол скользнул лист фотокопии.

Представители «Сэнфорд-банк» по другую сторону стола нависли над документом.

– Письмо Синглтона? – спросил Хэнсон.

– Почерк красивый, – обратил внимание Райм. – Немаловажная деталь по тем временам. Не то что сегодня: наспех набросанные записки, печатные тексты… Прошу прощения, больше никаких отступлений. Дело в следующем: мой коллега Паркер Кинкейд из Вашингтона сравнил это письмо со всеми имеющимися письменными образцами, вышедшими из-под руки Чарлза Синглтона, включая юридические документы из архивов в Виргинии. Паркер – бывший эксперт ФБР. Так вот, он выдал официальное заключение, что почерк в письме идентичен всем известным образцам, сделанным рукой Синглтона.

– Хорошо, – уступил Коул, – письмо написал Чарлз. Но что из этого?

– Женева, как там говорил Чарлз? – сказал Райм.

Женева кивнула в сторону письма и снова процитировала по памяти:

– «И все же слезы мои, следы от которых, милая, ты видишь на этой бумаге, происходят не от душевной боли, а от раскаяния в том, какие несчастья я на всех нас навлек».

– На оригинале письма заметно несколько пятен, – пояснил Райм. – Сделав анализ, мы обнаружили лизоцим, липокалин, лактоферрин – это белки, если вам интересно, – а также целый набор ферментов, липидов и метаболитов. Все они, вместе с водой, разумеется, составляют человеческие слезы… Между прочим, состав слез значительно разнится в зависимости от того, были они пролиты в минуту боли или душевных мук. Эти, – он кивнул на листок, – были пролиты из-за чувств, что несложно доказать. Полагаю, присяжных этот факт также очень растрогает.

Коул шумно вздохнул.

– Вы сделали анализ ДНК, извлеченной из следов его слез, и он показал совпадение с ДНК мисс Сеттл.

Райм пожал плечами и пробубнил ставшее на сегодня уже крылатым: «Элементарно».

Хэнсон посмотрел на Коула, чей взгляд метался между письмом и собственными записями. Президент повернулся к Женеве:

– Миллион долларов. Я незамедлительно выпишу вам чек, если вы и ваши опекуны подпишут отказ от претензий на имущество банка.

– Мисс Сеттл настаивает на выплате компенсации, равной фактическому ущербу, – бесстрастно произнес Гоудз. – Эта сумма будет распределена между всеми наследниками Чарлза Синглтона и не предназначается исключительно ей. – Он устремил на банкира пристальный взгляд. – Вы же не предлагаете заплатить только ей, в качестве побудительного мотива оставив родственников в неведении о произошедшем?

– Нет, разумеется, нет, что вы, – затараторил Хэнсон. – Я должен обсудить ситуацию с членами правления, и мы примем решение об окончательной сумме.

Гоудз собрал бумаги, затолкал их в рюкзак.

– Через две недели я подаю иск. Если вы захотите обсудить вопрос о добровольном создании доверительного фонда в пользу истцов, можете найти меня здесь. – Он подвинул к противоположному краю стола свою визитку.

Когда они были у дверей, Коул, адвокат банкира, заговорил вдогонку:

– Женева, одну минутку. Послушай, я хочу извиниться за то, что сказал. Честное слово. Это было… неуместно. Я искренне сожалею о том, что произошло с тобой и твоим предком. И я в самом деле забочусь о твоих интересах. Просто пойми, что для тебя и твоих родственников лучше всего было бы согласиться на компенсацию. Пусть твой адвокат расскажет тебе о том, как долго может тянуться такой процесс, во сколько он обойдется. – Коул улыбнулся. – Поверь мне, мы на твоей стороне.

Женева смерила его взглядом.

– Битвы остаются теми же, что и прежде. Просто стало труднее распознать врага.

Она отвернулась и вышла за дверь.

Адвокат явно не понял, что она имела в виду.

Что, по мнению Райма, в известной степени только доказывало ее правоту.

Глава 44

Было раннее утро среды, осенний воздух – свеж и прозрачен, как кубики подтаявшего льда.

Женева навестила отца в больнице и теперь направлялась в школу. Доклад по «Возвращению в Гарлем» был готов; книга оказалась не такой уж и страшной (хотя она все равно предпочла бы Октавию Батлер; черт возьми, вот кто настоящая мастерица писать!), и Женева осталась довольна своим докладом.