— По большей части молодые девушки падки на него. В любом случае он писал, какое участие вы приняли в событиях и как помогали ему в поисках страниц книги, которую мы ищем. У него, вероятно, не было другого выхода, как прибегнуть к вашим услугам, но теперь знайте, что ваша роль сыграна.
— Я и не знала, что мне выпало играть какую-то роль.
— Это так, — сказал он. Его голос был ласков, но тверд. — Каждый играет свою роль, милая. И пожалуйста, не думайте, что мы великие ученые, а вы неразумное дитя, — это вовсе не так. Вы послужили своей стране и сделали больше, чем мы могли бы у вас просить, но теперь мы хотим, чтобы вы отступили. Сама земля пришла в движение, мисс Деррик, и я был бы опечален, если бы она вас раздавила.
Люси не нравилось, что незнакомый человек говорит, что ей следует делать, даже если этот человек премьер-министр.
— Я учту ваш совет, — сказала она.
— Это было бы благоразумно с вашей стороны, — ответил премьер-министр. — Вы знаете, кто играет в эту игру? Знаете, кто этот Нед Лудд?
— Нет, мистер Моррисон мне об этом не говорил.
— Естественно, не говорил. Такие сведения для вас не предназначены. Смею предположить, что ваша неосведомленность — подарок судьбы. Цените его и не пытайтесь узнать больше. Я так говорю, потому что беспокоюсь за вас.
Люси застыла на месте, утеряв способность двигаться или говорить. Неужели это правда? Неужели она в самом деле рискует жизнью, если станет продолжать? И что ей теперь делать? Разве она имеет право сжиматься от страха, когда Эмили томится в ужасном заточении? Но и отвернуться от событий глобального масштаба, когда ей предназначено сыграть в них роль, Люси тоже не могла. Мистер Моррисон и премьер-министр самонадеянно решили, что будущее Британии зависит от порабощения рабочих, но Люси в это не верила. Она действительно не знала, чего именно хочет Лудд. Но имело ли это значение? Если Лудд прав, а розенкрейцеры не правы, разве не обязана она поддерживать Лудда?
— Бог мой, Спенс, вы ведь не собираетесь утомлять разговорами бедную девушку весь вечер?
Люси подняла глаза и увидела, что к ним приближается — в этом не могло быть ошибки, хотя раньше она видела это лицо только на эстампах и гравюрах, — принц-регент, указывая прямо на нее винным бокалом. Люси предстояло познакомиться с принцем Уэльским. Но не он смутил Люси. По одну руку от принца стоял невероятно красивый и хорошо одетый незнакомый джентльмен, а по другую — Джордж Гордон лорд Байрон.
24
Последовали короткие представления. Позже Люси с трудом вспомнит, кто что сказал. Ей пожимал руку принц-регент — человек, который однажды станет английским королем, человек, который и теперь обладал всей полнотой власти. Слева от него стоял не менее знаменитый человек, пресловутый Джордж Браммелл, по прозвищу Красавчик, близкий друг принца и законодатель моды в Лондоне. Благодаря Браммеллу мужчины теперь носили не бриджи, а брюки, приталенные камзолы и изысканно повязанные шейные платки. Говорили, что мужчины толпами приходили к нему домой каждый день только для того, чтобы посмотреть, как он одевается. По слухам, процесс этот длился часами. Люси читала в журнале, что только перчатки Браммеллу шили три разных портных.
И наконец, Байрон, одетый, как и другие три джентльмена, в темно-желтые брюки, белую сорочку и темный пиджак. В отличие от остальных платка на шее у него не было, сорочка была расстегнута и обнажала грудь. Без сомнения, он был самым красивым мужчиной в зале, и, казалось, все дамы смотрели только на него. Люси удивило, что он смотрел исключительно на нее. Его взгляд был таким пристальным, что Люси смутилась. Все вокруг, должно быть, заметили, как он на нее смотрит. Люси вдруг бросило в жар, и у нее закружилась голова.
На минуту ей показалось, что Байрон обнимет ее и поцелует при всех. Если он это попытается сделать, сможет ли она остановить его? Захочет ли?
Ей не представилось возможности узнать это, так как, отослав жестом премьер-министра, принц-регент обогнул Байрона и подошел к Люси.
— Мне казалось, я знаю всех достойных внимания девушек в Лондоне, — сказал принц, обращаясь к ней. — Как вышло, что мы не встречались с вами раньше?
Люси сделала книксен и, запинаясь, представилась. Еще несколько дней назад она была узницей в Ноттингеме, жертвой дядиной скупости и жестокости миссис Квинс. И вот она здесь, беседует с самим принцем-регентом.
— Ваше величество слишком добры, — сказала Люси.
— Слишком пьяны, полагаю, — сказал мистер Браммелл, подходя ближе и рассматривая Люси, будто она была картиной на выставке. — Хорошенькая, на мой взгляд, но и только. Не понимаю, чем она тебя привлекла.
Люси чувствовала себя так, будто ее ударили по лицу. Она уже познала жестокость светской жизни в Лондоне — колкости, замечания в сторону, шушуканье за веерами. Люси не сомневалась, что светские львицы перемывают ей косточки на безопасном расстоянии, но она и представить не могла, что кто-то станет говорить с ней в такой манере, глядя в лицо.