Дверь

Но разве кто-нибудь из решавших судьбу его отца хоть на мгновение подумал о чувствах и мыслях того молодого человека, у которого тоже к тому времени была немалая семья: жена, два сына, старшему - девять, младшему - три года!

Разве хоть кто-нибудь пытался представить себе, как разрывалась душа его отца, когда он уходил, поцеловав жену, сыновей, шепнув старшему такие ненужные, пустые слова: "Слушайся маму!" Вот о чем думал Юлин отец, расставшись с тестем, позволив себе вспомнить тот теплый апрельский день и не поздний вечер 1938 года, когда он в последний раз видел своего отца, уведенного из его жизни раз и навсегда.

И тогда он впервые с холодящим сердце страхом подумал: нет ли в его женитьбе на дочери бывшего сотрудника НКВД того, что следует назвать предательством памяти отца, как и в его трусливых анкетных умолчаниях, не является ли его женитьба противоестественной, не кончится ли это новым трагическим поворотом, не отомстится ли ему?

Так отчетливо он подумал впервые, однако душевное беспокойство, тревога, сходные с тем, о чем он только что ясно и до конца подумал, уже посещали его. Но стоило ему лишь посмотреть на жену и сына или хотя бы подумать о них, как тревожное настроение исчезало.

Все объясняла и оправдывала любовь.

И как же иначе, как же иначе! Любовь - единственная надежда людей, единственное средство спасения от разнообразных и изощренных способов самоуничтожения человечества. Что бы ни разделяло людей, какие бы государственные или иные другие силы ни поддерживали это разделение для собственных нужд и выгод, разжигая ненависть, все может преодолеть любовь.

И тогда отцу представлялась собственная любовь, женитьба, чуть ли не вся его жизнь едва ли не апостольской миссией. Он пришел в семью бывшего сотрудника НКВД с любовью, с открытой душой, с прощением. Разве можно его осудить за это?

К тому же когда он ходил в женихах, то вовсе не знал, кем был его тесть, его вообще это не интересовало, - он был влюблен, а впереди предстояла разлука:

он кончал университет, а невеста была лишь первокурсницей. Им обоим ни до кого не было дела! Они думали только друг о друге и говорили только о себе.

Когда они поженились, тесть был уже на пенсии, потом, правда, пошел начальником охраны в старинный томский вуз, и о его работе в молодые годы стали говорить значительно позже, когда родился Алеша.

Видимо, тесть, долго сохранявший открытую недоверчивость к людям, все-таки верно понял своего зятя и в конце жизни стал с ним откровенничать, стал рассказывать кое-что из времен НКВД. Откровения его походили на исповедь, на покаяние.

Оставалось только прощать...

И все-таки где-то тут был неясный, скрытый грех. Не тестя - его собственный грех. Ему самому надо было бы каяться и просить прощения у расстрелянного отца и двух его братьев - Федора и Александра, - и у их отца, его деда Якова, которого, как давно ему было известно, прежде чем убить, жестоко пытали, добиваясь подписи под признанием в шпионстве.

1989 - 1997. 1989 - 1997.