Дверь

Самым естественным и логичным поступком Дубровина по прибытии в Шереметево - 2 явился бы телефонный звонок. Достаточно было представиться... И его бы встретили. Но так мог поступить кто угодно, но не Дубровин. Только не он. Предполагая, что по - прежнему представляет собой мишень для могущественных и безжалостных врагов, он ни на секунду не помыслил о том, чтобы подставить под пули своих товарищей. Ведь не БТР за ним пришлют и не президентский эскорт - а впрочем, в некоторых случаях не спасают броня и квалифицированные секьюрити. И никакая сверхважная информация не оправдывает трусливой готовности рискнуть жизнями других ради собственной. Здесь, правда, начальство не согласилось бы с Дубровиным, но таково было его глубочайшее убеждение, не подверженное сомнениям и глухое к доводам холодного рассудка. Едва ли его осудил бы тот, кто помнит, сколь многие после драки мотивировали свое преступное малодушие ссылками на интересы общества, народа, государства... Чуть ли не Вселенной. Тот, кто помнит, сколь многие хладнокровно решали арифметическую задачу: каким количеством человеческих единиц (тех единиц, что самоотвержено прикрывали тебе спину в бою!) допустимо пожертвовать во имя спасения - теоретического, когда - нибудь в будущем - большего количества других человеческих единиц.

Но не исключено, что даже Дубровин взялся бы за решение такой арифметической задачи, если бы знал, какой чудовщный жребий готовят Земле обезумевшие от жажды власти хозяева Фоксхола... Однако он этого не знал, и для него информация о Фоксхоле хоть и обладала высокой значимостью, все же не была вестью о грядущей глобальной катастрофе.

В пути, постоянно присматриваясь к машинам на дороге в напряженной готовности действовать по обстоятельствам, Дубровин обдумывал форму своего доклада. Он решил рассказать о Тейлоре все, начиная с подозрений Конуэя вплоть до того момента, когда Тейлор похитил Дубровина - Брента. Вот тут о многом придется временно умолчать - и о том, где проходил допрос, и о том, как Тейлор объяснял причину организации диверсии со спутником. Что же касается Ключа, Дубровин придумал приблизительно такие формулировки: "Не имея намерения отпускать меня живым, Тейлор не стал скрывать побудительных мотивов расправы со "Скай Скрутинайзером". Перед вами предмет, который он называл Ключом - не знаю, почему так. По его утверждениям это сложное технологическое устройство, работе которого могло каким-то образом помешать излучение установленной на спутнике аппаратуры. Исследуя Ключ, необходимо соблюдать сугубую осторожность - как я понял из намеков Тейлора, Ключ или то, что с ним связано, может представлять огромную опасность при определенных условиях".

Далее Дубровин намеревался снова излагать слегка отредактированную версию подлинных событий - бегство, нападение на него в его вашингтонском доме... В такой упаковке информация о Ключе заставит отнестись к ней со всей серьезностью. Из - за ерунды не взрывают спутники стоимостью в миллиард долларов, из - за ерунды не покушаются на жизнь сотрудников АНБ.

Пока так... А когда прояснится сущность Ключа, Дубровин расскажет и остальное, и никто не поставит ему в вину вынужденную ложь.

Уже в Москве Дубровин несколько раз менял такси, называя произвольные адреса. Со Смоленского Бульвара он ехал на Большую Ордынку, оттуда на другой машине на Воздвиженку, затем на Котельническую набережную и Малую Трубецкую... Этими хаотичными передвижениями он увеличивал риск покушения, но оставаясь разведчиком - нелегалом (в отставку его пока что не отправляли), он не мог допустить, чтобы возможный хвост отфиксировал конечную цель его блужданий по Москве.

На Малой Трубецкой Дубровин отпустил такси. Было очень холодно; с неба сыпал отвратительный снегодождь. Невольно вспоминалась знаменитая песня Криса де Бурга о Москве "Лунный свет и водка", особенно жалобные строчки: "И здесь такой холод... Такой проклятый холод!" Дубровин зябко кутался в плащ, однако волшебным образом он не ощущал ни усталости, ни разбитости. Половину пассажиров злополучного рейса развезли по больницам для реабилитационной помощи, двум третям оставшихся медицинская помощь была оказана на месте. Дубровин попал в число наиболее стойких, кому не понадобились ни инъекции, ни горячий чай. Может быть, оттого, что его невозможная миссия подходила к концу...

Свернув на улицу Ефремова, Дубровин прошагал мимо станции метро и оказался в переулке Хользунова, потом в Оболенском и Олсуфьевском. Машин тут почти не было, кроме нескольких, сиротливо мерзнущих на обочине. Дубровин двигался дальше, потому что ему требовалось новое такси, теперь последнее, чтобы отвезти его к хорошо знакомому хмурому зданию...

За спиной Игоря Борисовича послышался шорох шин. Он обернулся в надежде, что его подберет такси или частник, но это был большой черный джип. Лакированный кузов, наверное, сверкал при солнечной погоде, а сейчас его усеивали бесчисленные мелкие капли. За темными стеклами разглядеть что - либо было невозможно.