Дверь

По его словам, все, кто были на том берегу вдруг дружно прилегли отдохнуть. Одновременно, причем по словам Пикселя, наш старик, который учитель, уложил детей и только потом распластался на земле.

– Ничего не понимаю, даже строители лежат, – последние слова Пиксель договаривал сдавленным тошнотворным голосом.

Потому что нас накрыло. Дурнота навалилась постепенно, но так быстро, что Тоник попросту повалился лицом в воду, мне тоже было хуже некуда. Точно так как в том сне, когда меня черное одеяло придавало. Я оказалась самой подготовленной и лежа ползла, вытаскивая Тоника на берег.

Пикселю было хуже всего, он дольше всех стоял. Теперь он хрипел, будто его душили.

– Ты жив? – мой вопрос так и не прозвучал.

Голоса не было, но силы оставались и я трясла Тоника, опасаясь, что он успел вдохнуть воды в легкие.

Наконец он выдохнул и закашлялся. Теперь можно было валяться и ни о чем не беспокоиться.

– Так это уже не в первый раз? Это уже было? И ты нас не предупредила! – Пиксель разорялся как бешенный.

Пришлось втолковать ему, что именно так не было. И в прошлые разы я либо спала, либо сидела. Впрочем, я сидела и на этот раз. А судя по всему, нужно было лежать.

– Чертова магия! Надо будет измеритель магического поля спереть, наверняка по нему все узнают, что такая фигня будет происходить, – уже более спокойно решил Пиксель.

– Горло дерет, – перестав кашлять, пожаловался Тоник.

– Нет чтобы спасибо сказать, – мне и правда было обидно, что он даже не понял кто его спас от утопления.

Тоник с Пикселем почти не ссорились, в основном валяясь на песке. Когда не ели и не подглядывали за шатром на том берегу. Оба загорелые и довольно симпатичные. Местами даже мускулистые. Сама иногда не пойму, какого лешего мне Тоник больше нравится?

– Ты почему на него так внимательно смотришь? – излишне беззаботно спросил меня Пиксель.

Нужно было срочно что-то придумать. Иначе я начну краснеть, почувствую это и покраснею еще заметнее.

– У него глаза как у несчастного щенка.

– А у меня они какие? – с легкой ревностью поинтересовался Пиксель.

– Как у обезьянки, – сдуру выпалила я, – ну знаешь, маленькие такие, с ними еще все фоткаются у Спаса на Крови.

Тоник смешливо фыркнул.

– То есть я похож на старую облезлую мартышку? – медленно, явно обидевшись, решил Пиксель.

– Ты же про глаза спрашивал, – я все-таки начала краснеть, – Ну ты помнишь какие у них глаза?

– Мелкие и слезящиеся? Нет? Злобные? Тоже нет? Ну и какие они? Я их сто раз видел. Совершенно бессмысленный взгляд. А когда с ними фоткаются, они кусаются. И за это их лупят по плешивому черепу. А еще они зубы скалят. Вот так.

Он так убедительно вытаращил зубы, что мы слегка испугались.

– Ну тебя! Они умные. Они все-все понимают. Только изменить ничего не могут. И взгляд у них очень мудрый. Проницательный такой, – я уже успела забыть с чего начался этот разговор и вовсю описывала обезьянок.

Я бы и про штанишки рассказала, и про тельняшки, в которые наряжают несчастных зверьков, стараясь сделать их внешность заманчиво-привлекательной. Последняя из увиденных мной мартышек была в розовой балетной пачке, отчего смахивала на Волочкову в старости.

– Но я их немного боюсь. Мне кажется, они только и мечтают, как бы нам всем отомстить за свое рабство.

Брови моих друзей синхронно поползли вверх.

Ощущая себя полной дурой, я сделала вид, что мне в глаз песок попал. Полезла в рюкзак за зеркальцем, обнаружила, что его нет, а в результате так натерла себе веко, что слезы потекли градом.

– Ну что ты так из-за макак убиваешься, – шутил Пиксель, отпихивая мои руки от лица, – Дай погляжу, что там у тебя завалилось. Вот блин, глаза красные какие. Прекрати вырываться. Раскрой глаза и смотри вверх. Теперь влево. Вправо. Вниз. Классно ты ими ворочаешь.

– Хватит издеваться!

Похоже, про мои словесные излияния насчет Тоника все уже забыли. Но я все равно была страшно зла. Мне все время кажется, что я выдам себя. И все сразу поймут, как мне нравится Тоник.

– Бинокль хочешь? За аборигенами понаблюдать, – миролюбиво предложил Пиксель.

Незамедлительно согласившись, я продолжила свое изучение незнакомого народа. Про который Пиксель сказал:

– Те же яйца тока в профиль.

Скорее всего, его слова можно перевести так – чужаки мало отличаются от нас самих. Разве что одеждой. Я подолгу рассматривала, что нынче у них в моде. Прикольно одеваются. От яркого и нелепого до черного и простого. Яркое выглядело многослойным. Черное – лоскутами, словно они одежду специально резали на лохмотья. И эти лохмотья впечатляюще развевались на ветру. Того, кто в черном, он один такой был, все немного стороной обходили, особенно дети. Подозрительно это. Но что мне до их дел – я тут временно, как зритель. Вот отдадим кость и больше сюда ни ногой.

Подумала.

Передумала. Наверняка мне захочется выяснить, как они живут. Вдруг, лучше нашего? Вдруг, повезет поселиться тут навсегда? Дурацкие мечты – на кой я им сдалась? Но было бы заманчиво пожить тут пару месяцев т набраться чужой мудрости.

– Шатер на цирковой балаган смахивает, а вот клоунов не видеть, – Тоник до сих пор кашлял.