Дверь на черную лестницу

Мы не успели придумать, как поступить – вопрос разрешился сам собой: черная дама стремительно прошла мимо нас, обдав холодом и затхлыми духами, обернулась, вгляделась в Илью, потом встряхнула головой, бросила: «Вы ответите за моих детей!» – и скрылась в коридоре.

С минуту мы стояли в оцепенении, молча озирали комнату и глядели друг на друга.

Потом, не сговариваясь, побежали на кухню: соседи галдели и угощались, дамы среди них, само собой, не было – исчезла, растворилась так же внезапно, как появилась.

– Ты почувствовал, пахло духами?

Илья округлил глаза, и я без слов поняла: он явственно вспомнил терпкий аромат.

Значит, это её перчатку я нашла на диване, и разгром в квартире устроили не воры, а черная дама из прошлого, и пропавший фарфор – её рук дело.

Теперь понятно, почему щетинилась и скулила собака-ищейка: чуяла потустороннее.

Да-а, вряд ли полиция найдет этого преступника.

Глава 10 Опрос населения

Утро первого января выдалось классическое послепраздничное: серое небо, пустынная улица за окном, обрывки дождика и конфетти из хлопушек по всему коридору, баян Петровича и мишура Снегурочки – Лидии Алексеевны, на полу в кухне, завтрак остатками салатов и чай с шоколадными конфетами из многочисленных сладких подарков.

Впрочем, на этом обыденность закончилась: нам с Ильей предстояло провести следствие – мы решили допросить соседей, чтобы окончательно раскрыть тайну черной дамы и раз и навсегда покончить с визитами покойницы через дверь на чёрную лестницу.

Первым в нашем списке значился Николай Петрович.

Мы вежливо, но решительно – по примеру вчерашних полицейских, постучали и, не дожидаясь ответа, вошли в комнату.

Я оглядела обстановку проницательным взглядом Шерлока Холмса: фотографии в серванте, вытертое кресло перед телевизором, на стене вырезанный из газеты календарь игр чемпионата по футболу, на столе допотопный алюминиевый электрический чайник с потрепанным шнуром и огромная кружка.

Всё старое, видавшее виды, но не настолько, чтобы предположить: Петрович притащил эту вещицу из 1913 года.

Мы с Ильей не стали темнить, крутить вокруг да около, а сходу выложили, мол, знаем про визиты таинственной дамы – сегодня ночью она опять здесь была, про черную лестницу и проход в прошлое: вы, Николай Петрович, каким-то образом связаны с загадочными событиями, не хотите поговорить об этом?

Я была уверена – Петрович погонит нас в шею, но, к нашему удивлению, пенсионер страшно обрадовался вопросам: сам давно хотел вывести ЭТО на чистую воду, да соседки, заполошные бабы, каждый раз рот затыкали.

Ветеран усадил нас за стол, налил чаю, развернул шоколадку и рассказал – ничего не утаил.

Но сперва мы выяснили: Петрович не знал о проходе в прошлое и никогда не выходил в 1913 год, хотя наш рассказ про путешествие на Садовую столетней давности воспринял с восторгом: хлопал ладонью по столу, по коленям и восклицал: «Чуяло мое сердце что-то подобное!».

– А мы подумали, вы украдкой пробирались в царское время и подрабатывали в нашем парадном швейцаром: там человек в мундире – просто ваша копия!

– Ничего удивительного – это ж мой родной прадед! – сообщил пенсионер. – Как он там, здоров, не болеет?

Более странного разговора в моей жизни не было.

– Бодрый, службу нес исправно, в дом не впустил ни в какую, прямо попёр нас из дверей на улицу!

Петрович удовлетворенно хмыкнул.

* * *

Прадед с женой и детьми всемером теснились в комнатке привратника, прямо при входе в парадное: за стеной шумела «чайная», подвыпившие посетители частенько били стекла в единственном окошке каморки.

Глава обширной семьи честно и преданно нёс свою круглосуточную, без выходных, вахту без всякой платы от владельца дома: трудился за крышу над головой, да за мелкие деньги «на чай» от состоятельных жильцов и богатых гостей.

Неудивительно, что после Октябрьской революции 1917 года семейство оказалось на стороне восставшего пролетариата.

Старший сын, дед Николая Петровича, надел кожаную тужурку и стал чекистом, работником чрезвычайного комитета, сокращенно ЧК.

Его активными стараниями нашу квартиру быстро уплотнили: семью фон Тизов переселили в людскую, остальные комнаты заняли неимущие, беднота, рабочие, красноармейцы, бывшая прислуга.

«Уплотнение»! Вот что значило это слово в бабушкиных воспоминаниях. Правда, она упорно избегала говорить подробнее, лишь бормотала: «Такое было время, детка». Наверное, её родственники тоже кого-нибудь «уплотнили», поэтому бабуля и стеснялась признаваться?

Предки Николая Петровича заняли смежные помещения – столовую и буфетную. Уже в нынешнее время, когда Петрович остался один – жена умерла, сын-офицер уехал в гарнизон, проём между столовой и буфетной заложили, за стеной поселились другие люди.

– Нехорошо, конечно, с Тизами поступили – мебель, вещи, фарфор, посуду растащили. Всё ж таки немало Тиз пользы России принес, известная была фамилия в инженерной среде, – виновато сказал сосед. – Но время тогда сложное было.

– Николай Петрович, на кухне в угловом шкафчике стояла посуда фон Тизов? – догадалась я.