Дверь на двушку

Гай взял у Тилля лист, расправил его на маленьком столике и откинулся назад, приглашая всех подойти и посмотреть. Первым подбежал Дионисий Тигранович, делая в воздухе такие движения ручками, будто летел. Он же первым разглядел, что на листе отмечены Первая гряда, Вторая гряда, а между ними – довольно подробно – Межгрядье, занимающее практически весь центр листа. Скалы замыкались неровным полукругом, а в середине росли деревья с длинными выгнутыми корнями.

– Надо же, какие корни! Просто как ноги! – воскликнул Белдо.

Гай искоса взглянул на лист:

– Ну почему же «как»? Эти корни и есть ноги. Деревья ходят на корнях. Митяй Желтоглазый называл их Странствующими Ивами. Рождаются они у озера, которое окружено скалами. Ущелье узкое, тесное, и вот молодые деревца, чтобы их не затеняли взрослые деревья, разбредаются по Межгрядью. У них начинаются годы странничества. Крошечные такие деревца, поначалу не больше спички, но резвые. Бродят по Межгрядью, пьют воду из луж, охотятся за каплями росы и постепенно растут. Когда дерево становится взрослым, оно возвращается к родному озеру, врастает там в землю насовсем и… рождает новые деревья, которые опять разбегаются по всему Межгрядью. И так век за веком.

Белдо заахал, выражая свой восторг. Тилль и Арно слушали молча, терпеливо дожидаясь главного. Им было ясно, что Гай позвал их не на урок ботаники.

– Видите полукруг скал на рисунке? Это замкнутое, почти идеальной формы ущелье с единственным выходом из него… – продолжал Гай, очеркивая его ногтем. – Лично я там никогда не был. Знаю о нем от Митяя, хотя молодые странствующие ивы, бывало, встречал. Как-то уснул я в Межгрядье, а когда проснулся – у меня по лбу ползали два крошечных дерева и пили капельки пота. Я вначале подумал, что это насекомые, и осторожно пересадил их на траву…

Тилль удивленно шевельнулся. Ему не приходило в голову, что ползущее по коже насекомое можно не убить, не смахнуть, а посадить на траву.

– А кто это все набрасывал? – спросил Белдо, внимательно разглядывая тетрадный лист.

Он уже сообразил, что это рисовал не Гай, и уж конечно, не Митяй Желтоглазый. Лист был хоть и не новый уже, но глянцевый – и дышал тем временем, когда школьные тетради печатались либо на хорошей атласной бумаге, либо на бумаге желтой, пористой и газетной. Эта бумага была атласная. Ручка по ней скользила, а чернила, не впитываясь, размазывались. Были заметны надрывы от железных скобок.

– Это рисовал перебежавший шныр… Отличный был шныр. Нырял в Межгрядье. А однажды оказался у нас.

– Взял закладку? – улыбаясь, спросил Арно.

– А вот и нет. Даже закладки не брал, – сказал Гай.

Лицо Арно дрогнуло, потеряв усмешку. Тилль непонимающе заворочался. Он только-только переварил, что Гай сажал на траву ползающие по нему живые деревья, а тут еще кто-то отказался от закладки.

– Как не брал? Почему? – сипло удивился Тилль.

– Просто не взял, и все. Сдулся, устал, потерял радость. Выгорел, одним словом.

– Как «выгорел»? – спросил Арно.

– Да очень просто. Все как сейчас: осень, дожди, солнца мало. Наш шныр стал раздражаться, хуже нырять. Военкомат повестки присылает. Девушка бросила, родители между собой перессорились, разводятся, ну и все остальное паршиво… Потом он опять полюбил. Пчела привела в ШНыр девушку, хорошую. В первый или второй полет она не заметила электрического провода и разбилась. Даже на двушке не была. И опять вопросы, опять сомнения. Зачем пчела ее приводила? Кому нужна эта бесполезная смерть? И он всерьез обиделся на двушку.

Гай начал как будто иронично, кривя губы, но под конец голос его уже громыхал и глаза горели.

– Не испытывай судеб, – с комическим пафосом произнес Дионисий Тигранович.

– Это – да. Но как не испытывать? Испытываем же! Почему старый глухой дед вышел из лифта до того, как тот оборвался? А юноша, который успел заскочить в кабину именно потому, что старый пень, выходя, задержал ее, разбился вдребезги. Отчего?

– Рука провидения? – предположил Арно.

Гай недовольно дернул головой:

– Скажи еще: естественный отбор! Хотя фактор лифта в естественный отбор вроде бы не входит! Нет, искать справедливости – это не смешите моего эльба! Нет ее!

– А может, юноша дальше бы испортился, а старику что-то надо было еще успеть понять? – предположил Белдо, поддразнивая Гая. Глава магического форта умел провоцировать легко, изящно, с невинным, вдохновенным лицом.

Гай усмехнулся, оценив как довод, так и побуждения Белдо:

– Без сомнения, все так и было, Дионисий! А может, и нет. Если падает самолет, то разбиваются все, кто в самолете, включая грудных детей. И что? Их специально туда собирали, всех, кому полезно было умереть?

Старичок зацокал языком. Он жалел и деток, и себя, и Гая. Всех жалел.