Дверь в лето

— И тебе положен коэффициент в один и четыре десятых фунта?

— Уверен, что профсоюз, исходя из данных обстоятельств, не станет протестовать.

— А если бы я уселся поверх дыры?

— Помощникам тоже полагается доплата.

— Ладно, получишь по мизеру — всего-то в три раза.

— Вот это особенно приятно слышать от такого обаятельного человека, как вы, мистер Ноулз. Смею надеяться, что мы неплохо проведем время.

— А как ты думаешь, Пузан, сколько времени нам придется ждать спасателей?

— Не больше часа, даже если им придется топать пешком от самого Ричардсона.

— Хм, а с чего ты вообще решил, что нас будут искать?

— Как? Неужели в конторе не знают, где вы?

— Боюсь, что нет. Я им сказал, что сегодня больше не вернусь.

Конски задумался.

— Я тоже не пробил свою табельную карточку и про меня все будут думать, что я все еще на смене.

— Да, и спохватятся только завтра, когда не найдут твоей карточки.

— Но у входа есть дежурный, он-то должен знать, что внутри остались три человека.

— Если только он не забыл послать сообщение спасателям. И если его не завалило, как и нас.

— Похоже, так оно и есть, — задумчиво произнес Конски. — Джек, тебе лучше прикрутить фонарик. Он жрет слишком много кислорода.

Так, в темноте, мы просидели довольно долго, гадая о том, что же случилось. Конски уверял, что был взрыв. Ноулз припомнил, что однажды видел, как на старте взорвалась грузовая ракета. Когда беседа стала сходить на нет, Конски рассказал несколько анекдотов. Я тоже попытался что-нибудь рассказать, но, честно говоря, был настолько сбит с толку и перепуган, что самые лучшие анекдоты вылетели у меня из головы. Хотелось выть.

После продолжительного молчания Конски сказал:

— Джек, зажги-ка снова свет. Я тут кое-что надумал.

— Что? — спросил Ноулз.

— Если бы у нас было чем заткнуть дыру, вы могли бы надеть мой костюм и сходить за помощью.

— Но ведь у нас нет кислорода для костюма?

— Потому я и выбрал вас. Вы меньше ростом и худее нас двоих и вам хватит воздуха внутри самого костюма, чтобы дойти до следующей секции.

— Согласен. О’кэй. Но чем заткнуть пробоину?

— Тем, на чем я сижу.

— Чем?

— Ну, этой… такой большой, толстой, круглой… на которой я сижу. Если я закрою дыру задницей, даю гарантию — утечки не будет.

— Вот что, Пузан, это не пойдет. Посмотри, что стало с твоей рукой. Ты изойдешь кровью и загнешься прежде, чем я вернусь.

— Ставлю два против одного, что нет, а лучше — против пятидесяти.

— А как же ты расплатишься со мной, если я выиграю?

— Вы здорово соображаете, мистер Ноулз. Извольте видеть, моя шкура изнутри подбита двухдюймовым слоем жира. Кровотечения не будет, так, вскочит что-то вроде синяка.

Ноулз помотал головой.

— Не стоит, Конски. Если мы не будем суетиться, то воздуха здесь хватит нам на несколько дней.

— Дело не в воздухе, мистер Ноулз. Вы не заметили, что здесь похолодало?

Я тоже это заметил, но не придал значения. Я был потрясен нашей бедой и не подумал, что холод может нести в себе какую-то опасность. Теперь до меня начало доходить, что нам угрожает. Когда нарушилась подача энергии, мы лишились и обогревателей. Здесь будет все холоднее и холоднее.

Мистер Ноулз тоже все ясно представил себе.

— О’кэй, Пузан, рискнем.

Пока Конски готовился, на костюме сидел я. Он снял брюки, потом подцепил один из шаров, порвал его и намазал правую ягодицу его клейкой начинкой. Затем он повернулся ко мне.

— Порядок, малыш, вылезай из гнездышка.

Мы быстро поменялись местами, не упустив много воздуха, хотя дыра зловеще зашипела.

— Уютно как в кресле, джентльмены, — ухмыльнулся он. Ноулз облачился в спецкостюм и ушел, прихватив с собой фонарик. Мы снова очутились в полной темноте.

Чуть погодя я услышал голос Конски:

— Существует игра, для которой не нужно света. Джек, ты играешь в шахматы?

— Играю.

— Хорошая игра. Я частенько играл в шахматы в декомпрессионной камере, когда работал под Гудзоном. Давай, сразимся и для разгона поставим по двадцатке?

— Что? Согласен. Давай, — он мог бы назначить и тысячу. — Мне было все безразлично.

— Хорошо. Е два — Е три.

— Н-да. Е семь — Е пять.

— Традиционный ход, верно? Помню, одна девушка, которую я знавал в Хобокене… — то, что он мне о ней поведал, к шахматам никакого отношения не имело, за исключением вывода, что ее манера изъясняться была вполне традиционной.

— Эф один — Це четыре. Напомни мне, чтобы я рассказал про ее сестру. Похоже, что рыжей она была отнюдь не всегда, но хотела, чтобы все так думали. Ну вот, она… пардон, твой ход.

Я попытался думать, но голова шла кругом.

— Д семь — Д шесть.

— Д один — Эф три. Значит, чтобы не отвлекаться, она…

Рассказывал он, не забывая мельчайших подробностей и его история была стара, как мир. Весьма сомнительно, чтобы это было с ним на самом деле, однако он сумел-таки меня развеселить. Я даже улыбнулся в темноте.

— Твой ход, — добавил он.

— Ой, — я уже напрочь забыл расположение фигур и решил приготовиться к рокировке, которая в начале партии всегда безопасна. — Б восемь — Це шесть.

— Бью ферзем твою королевскую пешку. Эф три — Эф семь. Шах и мат. За тобой двадцатка, Джек.

— Правда? Но этого не может быть.