На этот раз обошлось без кошмаров. Было только чувство неизбежного разочарования, а это не так уж и страшно. Во сне я шел и шел по бесконечным коридорам, толкаясь во все двери, уверенный, что одна из них – Дверь в Лето, и за нею меня ждет Рикки. А под ногами у меня путался Пит. У котов есть такая гадкая привычка, и свежему человеку трудно бороться с искушением дать пинка или просто наступить ногой.
Перед каждой новой дверью Пит проскакивал у меня меж ступней, первым заглядывал в дверь, видел все ту же картину и отскакивал назад, едва не сбивая меня с ног.
Но обоих нас не оставляла надежда, что следующая дверь обязательно окажется Дверью в Лето.
На этот раз я проснулся легко и просто и уже не пялился по сторонам. Доктор даже удивился: продрав глаза, я не задал вопроса, а сразу же потребовал завтрак и лос-анджелесскую «Таймс». Конечно я не стал объяснять, что мне не впервой выходить из анабиоза. Он бы все равно не поверил.
Оказалось, что с неделю назад на мое имя пришло письмо от Джона:
Сперва я собрался, было, позвонить Джону, поздороваться и выложить очередную идею (во сне я придумал машину, которая превратит купание в ванне из тяжкой обязанности в утонченное удовольствие), но потом – раздумал, было другое, более срочное дело.
Я заново продумал, что буду делать, а потом заснул с Питом под мышкой. Придется отучать его от этой вредной привычки. Это, конечно, приятно, но неудобно.
В понедельник, тридцатого апреля, я вышел из Санктуария и отправился в Риверсайд. Я еле протащил Пита в гостиницу – автоматических регистраторов невозможно подкупить – доусовершенствовались, называется! Правда, дежурный администратор оказался не так суров. Он внял моим доводам – хрустящим и имеющим хождение на всей территории США. В эту ночь мне не спалось, я был слишком возбужден.
В десять утра я предстал перед директором Риверсайдского Санктуария.
– Доктор Рэмси, меня зовут Дэниель Бун Дэвис. У вас есть клиентка по имени Фредерика Хайнке?
– Есть у вас какие-нибудь документы?
Я показал ему водительские права, выданные в Денвере тридцать лет назад и свидетельство из моего Санктуария. Он внимательно прочел бумаги и вернул их мне.
– Мне думается, ее должны разбудить сегодня, – сказал я взволнованно. – Можно мне присутствовать при этом? Я не имею в виду сам процесс, я говорю о той минуте, когда она откроет глаза.
– Мы не собирались будить ее сегодня, – ответил он, пожевав губу.
– Как?! – у меня упало сердце.
– Да, не собирались. Она не хотела, чтобы ее разбудили именно сегодня. Она вообще не велела себя будить, пока не появитесь вы, – он улыбнулся. – Должно быть, у вас золотое сердце. По виду этого не скажешь.
– Спасибо, доктор, – выдохнул я.
– Подождите в вестибюле или пойдите погуляйте. Через пару часов мы позовем вас.
Я вышел в вестибюль, и мы пошли гулять. Я купил для Пита новый саквояж, но он ему не понравился – запах, наверное, не тот, что у старого. Видимо, поэтому прошлую ночь он проспал на подоконнике.
Мы зашли в «воистину чудесное местечко», но мне ничего в рот не полезло. Пит съел мою яичницу, и я обтер желток с его морды. В одиннадцать тридцать я вернулся в Санктуарий. Наконец, меня провели к Рикки.
Я видел только ее лицо. Остальное было закрыто покрывалом. Это была моя Рикки, но уже зрелая женщина. Она была словно изящный ангел.
– Она под гипнозом, – тихо сказал доктор Рэмси. – Становитесь сюда, и я разбужу ее. А вот кота лучше убрать отсюда.
– Ни в коем случае, доктор!
Он пожал плечами, повернулся к Рикки и произнес:
– Просыпайтесь, Фредерика. Просыпайтесь. Вы должны проснуться.
Ее веки задрожали, и она открыла глаза. Посмотрела по сторонам, увидела нас и сонно улыбнулась.
– Дэнни… и Пит…
Она протянула нам руку – на левом пальце у нее было мое кольцо.
Пит мяукнул, прыгнул ей на плечи, и они, в восторге от встречи, забыли обо всем.