Дверь в стене

И сразу после войны, несмотря на некоторые шероховатости во взаимоотношениях с СССР, всё шло как по писаному. А уж после подписания в Париже послевоенных соглашений ситуация обрела законченные и оформленные документально черты. Напомню, что произошло это 10 февраля 1947 года. В этот день в Вашингтоне наверняка вздохнули с облегчением и утёрли со лба пот. "Уф!"

И наслаждались американцы плодами заслуженной победы долго. Целых одиннадцать дней. Это и в самом деле много. Государству не часто выпадает возможность закрыть глаза, заложить за голову руки и, блаженно откинувшись на спину, предаться ничегонеделанью. А тут - отпуск в одиннадцать деньков!

А потом прозвенел телефон. И Америка недовольно завозилась. "Кто это там ещё?"

На некоторые звонки можно не отвечать, но тут ответить пришлось, так как телефон зазвонил в Государственном департаменте, а это такое учреждение, что хочешь не хочешь, а трубку снимать приходится. Так вот её и сняли. Было это 21 февраля 1947 года. Была пятница. Время было послеобеденное, как раз такое, когда госслужащие, даже если они работают на Госдеп, думают не о работе, а о том, как они через пару часов будут на лужайке барбекю жарить и пиво на лёд ставить.

Ну и вот, продолжая мысленно вдыхать аппетитные запахи, в Госдепе подняли телефонную трубку и поинтересовались кто и за каким чёртом их беспокоит. Оказалось, что беспокоит их личный секретарь британского посла в Вашингтоне, интересующийся как бы ему организовать немедленную встречу Посла Его Величества с Госсекретарём Соединённых Штатов. "А до понедельника что, подождать никак нельзя?" - с неудовольствием поинтересовались в Государственном департаменте. "Нет, - с чисто британской невозмутимостью ответствовал посольский секретарь, - до понедельника никак." "Ждите" - сказали в Госдепе, бросили трубку на стол и пошли "наверх".

Госсекретарь Джордж Маршалл, ровно за месяц до того переквалифицировавшийся из генералов в госсекретари, в здании отсутствовал, так как после обеда отбыл в Принстон, где должен был на следующий день получить в торжественной обстановке почётную докторскую степень, не всё же Черчиллям мантии давать с чёрной шапочкой, за главного оставался заместитель госсекретаря Дин Ачесон, который сказал, что пусть британская сторона сперва изложит суть вопроса.

Британская сторона сказала, что суть вопроса связана с Грецией и Турцией. Дин Ачесон сказал, что госсекретаря на месте нет, что он, Ачесон, занят и что если у британской стороны случился такой уж нетерпёж, то пусть первый секретарь Британского посольства встретится с главами Ближневосточного и Европейского отделов Госдепартамента и изложит им обстоятельства не терпящего отлагательств дела, буде же это британскую сторону не устраивает, то пусть ждут до понедельника, а больше он ничем им помочь не может. "Ладно, - сказали флегматичные англичане, - секретаря, так секретаря. Сейчас пришлём, ждите."

И они прислали Первого Секретаря Британского Посольства мистера Сичела, чьё простое и имеющее своим происхождением старонемецкий имя (Sichel) означало - "серп". Без молота. Мистер Сичел под мышкой держал папочку, а в ней находились две ноты. Принять его должны были директор департамента по Ближнему Востоку и Африке Лой Хендерсон и заместитель директора департамента по европейским делам Джон Хикерсон. Хикерсон заявил, что у него важная встреча, отменить которую он не в силах, а потому и принять мистера Сичела он не сможет, а Хендерсон сказал, что он британского секретаря примет, конечно, но тому придётся немного подождать и сохранявший невозмутимость мистер Сичел прождал в приёмной сорок пять минут, после чего его пригласили в кабинет, где он, раскланявшись с Хендерсоном, открыл папочку, достал оттуда свои ноты и положил их на стол. Хендерсон взял ту, что лежала сверху, пробежал по ней глазами, прокашлялся, уселся поудобнее, вчитался повнимательнее и поднял глаза на Сичела. Про уикэнд и барбекю он забыл сразу. Как и про вверенные его попечению страны Ближнего Востока и чёрной Африки.