Дверь в зеркало

Адрес был другой, не тот, что Антон со слов понятого записал в протокол. Но такое редкое имя... Вряд ли это совпадение. Хотя для очистки совести надо зайти в тот дом, где жил Годлевич, и проверить адрес, указанный в протоколе.

Сверяясь с протоколом, они поднялись к нужной квартире и позвонили в дверь. Довольно долго за дверью было тихо, потом скрипучий голос – не разобрать мужской или женский, – каркнул из глубины квартиры:

– Чего надо?

– Нам нужен Поляков Герард Васильевич, – вежливо сказал Антон, подавшись к двери, чтобы его лучше было слышно в квартире.

– Нету никакого тут Герарда, и нечего ходить, людей беспокоить, – отрезали из-за двери.

– А давно нету? – спросила Таня.

Шаги, зашаркавшие было вглубь квартиры, вернулись в прихожую.

– И не было никогда! А вы идите отсюда, а то сейчас милицию позову, – пообещал голос и удалился теперь уже окончательно.

– Что и требовалось доказать, – развел руками Антон.

Спустя полчаса они с Таней уже стояли на площадке у опечатанной двери квартиры, адрес которой значился в Таниной бумажке.

– Что делать? – спросил Антон, безнадежно разглядывая уголок бумажки с оттиском герба.

– Что делать? – переспросила Таня, решительно перешла площадку и нажала кнопку звонка на двери напротив.

Дверь тут же распахнулась, и Антон увидел на пороге двух одинаковых старых дам в белых букольках. Они обе выглядели так, будто только что закончили чаепитие в отеле «Бертрам»: черные костюмчики, белоснежные блузки, тонкие черные бантики у ворота. Антон подумал, что они близнецы, так их фигурки были похожи; но приглядевшись, заметил, что в лицах сходства не так уж много, просто стиль одежды у них повторялся, как у институток.

– Что вам угодно? – любезно произнесла одна из них.

– А почему вы не спрашиваете, кто там, когда двери открываете? – вопросом на вопрос ответила Таня.

Старушки переглянулись.

– Смотри, Катишь, – сказала первая, – они нам мораль читают.

– Юнцы, – поддержала вторая. – Мы не спрашивали, кто там, даже в двадцать третьем году.

– Да вас тогда на свете не было, – не удержался Антон, мысленно произведя подсчеты.

– Правильно, – удовлетворенно сказала Катишь. – Мы еще не старые.

– Брось, – махнула лапкой другая, и Антон успел заметить, что коготки на лапке накрашены ярко-красным лаком. – Нам всего по сто лет, молодые люди.

– Сто лет? – непосредственно удивилась Таня.

Старушки хихикнули и переглянулись.

– Они поверили, – сказала Катишь. – Мы с тобой сегодня плохо выглядим.

– Давление, – отозвалась вторая, и у Антона возникло впечатление, что дамы просто смеются над ними. В отделе милиции они вели себя иначе, типично для стареньких бабушек с хорошим воспитанием; а тут – выпили они, что ли? И неужели им правда по сто лет?

– Мы из прокуратуры, – представился Антон.

– Молодой человек, неужели вы думаете, что я вас не помню? – удивилась Катишь. – Вы же сидели в участке, слева у окна, на стуле. Выглядели неважно, бледненький. Сегодня хоть румянец появился.

– Как же вы меня запомнили? – удивился Антон. – Да еще и то, что я бледненький?

– Но ведь вы же нас запомнили? – ответила старушка вопросом. – А для нас, поверьте, выход в участок – это гораздо более серьезное приключение, чем для вас. Мы все мелочи отметили.

– Хорошо, но я же вам не представлялся, – упорствовал Антон. – Откуда же вы знаете, что я работник прокуратуры?

– А мы потом у офицера спросили. Вы ушли вместе с околоточным, а мы спросили, кто вы.

– Прошу, – сказала ее сестра, отступая и пропуская Таню с Антоном вглубь квартиры.

Их провели в комнату, плотно заставленную сплошь антикварной мебелью, уж в этом Антон кое-что понимал. И в коридоре, и в комнате стоял специфический запах, не то чтобы неприятный, но непривычный современному человеку, сплетавшийся из легкого аромата сушеных цветов, нафталинового духа, ауры старых книжных страниц и красного дерева комодов и горок. Конечно, на стенах висели черно-белые фотографии в простых рамках. Антон поискал глазами кота: не может быть, чтобы сестрички не держали длинношерстного раскормленного кастрата. Но признаков наличия кота не было, зато его взгляд наткнулся на большую клетку в виде купола, из которой лениво зыркала желтым глазом сова.

– О Господи! – вырвалось у Антона, и старушки засмеялись.

– Вот ему сто лет, – сказала Катишь ласково, – Фомичу нашему.

– Почему Фомичу? – удивилась Таня. Она подошла к клетке и заглянула в глаза птице. – Это же она. Сова.

– Во-первых, не сова, а филин, – поправила ее Катишь.

– А во-вторых, Фомич – это отчество, – добавила ее сестра. – Нам его дворник наш принес, Фома. Вот и стал птенчик Фомичом.

– А когда это было? – спросила Таня. Они с птичкой явно понравились друг другу, одинаково склонили головы к плечу, широко раскрыли глаза и теперь гипнотизировали друг друга.

Старушки задумались.

– В восемнадцатом, – наконец ответила одна из них, не Катишь, другая. – Как Брестский мир подписали.

– Да ладно, – не поверил Антон, и сестры тут же полезли в высокий антикварный буфет. Оттуда достали паспорта и фотографию, протянули Антону.