Двери и цепи

Я повернулся к ней, окинув взглядом полутораметровую фигуру, лет после двенадцати принявшуюся расти скорее вширь, чем вверх. Белесые глаза, подернутые густыми седыми бровями, натурально горели адским огнем, а с уголка рта сочилась струйка желтоватой вязкой слюны, брызгавшей вперед каждый раз, стоило старушке раскрыть рот для очередной гневной тирады.

Пухлые руки, оканчивающиеся десятью сухими сардельками, тряслись, вцепившись в рукоятку черной тросточки, а шамкающий рот то и дело обнажал последнюю тройку зубов, торчащую в разные стороны и наполовину съеденную смердящей чернотой.

Сегодня бабка избрала своей целью молоденького студента, коему так не повезло оказаться не в том месте не в то время. Студентик, лоб ростом почти два метра, ссутулившись стоял, испуганно втягивая голову в плечи и озираясь по сторонам в поисках спасения. К сожалению, отступать было некуда, и он, загнанный в ловушку, продолжал слушать бабкину тираду о том, что сейчас уже не то время. Мол, до чего измельчал народ, никто не уступит ей места, а ведь у нее возраст, у нее суставы. Не дай бог помрет прямо здесь, и кто возьмет ответственность?

Причем бабку не особо волновало, что места здесь не хватало никому, а на местах расселись такие же бабки, как она. Нет, брошенная всеми родными одинокая бабка, несчастная в своей старости, ощущая зловоние скорой смерти и груз неисполненных мечтаний и надежд, изливала таким образом душу, пытаясь отвлечься от своей никчемности.

Бабка видела молодость, видела возможности, и отсутствие у нее таковых бесило ее, поэтому она злилась, хоть и пыталась завуалировать это надуманными аргументами про «измельчавший народ».

Я пригляделся к ее лицу. Морщины испещряли его. Кожа напоминала изюм. Сколько ей? Стукнет семьдесят в этом году? Судя по одежде и запаху, никто за ней не ухаживал, даже она сама. И правда, зачем ей было уже за собой следить? Она не видела в этом никакого смысла. Наверное, умом уже смирилась с судьбой, что засевшее в сердце недовольство все равно вырывалось наружу.

Жалкое, страдающее, изъеденное тревогами создание. Как же ты не поймешь, что никто тебе ничего не должен? Как же не осознаешь, что ты действительно никому не нужна? А все эти глупые попытки привлечь внимания выглядят инфантильно, слишком по-детски. Унизительно…

Я пожелаю тебе скорее упокоиться с миром. Закрыть глаза и никогда не проснуться, дабы вырваться наконец из оков этой удушающей реальности.

Я медленно выдохнул, успокаивая сердцебиение, и дал разуму погрузиться в мечты. Назад идти не хотелось, хотелось остаться в маршрутке навечно, наворачивая до смерти круги по этой пустынной дороге.

Откуда во мне столько злобы? Была ли она всегда?

Над головой прозвучал механический голос, объявивший следующую остановку. Народу в салоне немного убавилось. Бабка наконец уселась на сиденье, но выглядела почему-то не особо довольно, прижимая трясущимися руками к сердцу трость. Полуслепой взгляд ее бродил по стоящим людям, будто ища повод уцепиться еще за что-нибудь.

Я все же вышел.

За двадцать минут воздух умудрился похолодать, и несмотря на все мое нежелание, шевелиться пришлось быстрее, чтобы не подхватить простуду.

Я прошел по освещаемой уличными фонарями асфальтовой дороге мимо молчаливых подъездов, нависавших над головой будто злой рок. Кое-где в окнах еще горел свет. Темные силуэты внутри гуляли, люди жили в них своей жизнью. Счастливые, несчастные – у каждого были свои заботы, такие мелкие для мироздания, но такие несомненно огромные для обладателя.

Иногда я хотел испариться. Распасться на молекулы и смешаться с воздухом, чтобы ветер разметал меня по земному шару. Чтобы не осталось больше ни мыслей, ни чувств, лишь сплошное умиротворение и единение с природой.

Жаль, что некоторым мечтам никогда не сбыться, верно?

Я дошел до нужного дома и остановился перед ступенями, ведущими к тяжелой выкрашенной в синий двери домофона. Снова закурил, понимая, что попусту тяну время.

С другой стороны, почему бы и не потянуть?

Но стоило только кончику сигареты разгореться, как в кармане затрезвонил телефон, выдавливая из динамика до боли знакомую мелодию, от которой к горлу тут же подкатил неприятный комок.

Сплюнув, я выбросил сигарету в кусты и коснулся магнитным ключом замка домофона, после чего переступил порог, сразу почувствовав, как изменился резко воздух, из приятной прохлады перепрыгнув в удушающую затхлость, и чем выше я поднимался, тем более отчетливым становился этот смрад, набрав высшую отметку у черной металлической двери с изогнутой серебристой ручкой.

Я сглотнул. Нежелание внутри превратилось настоящий страх, заставлявший развернуться прямо сейчас и бежать прочь, пока не окажусь как можно дальше.

Но…

Ключи зашумели в замке. Я провернул их два раза против часовой стрелки и вошел внутрь.

В прихожей стояла полутьма.

Нос защекотал густой запах лекарств. Казалось, он уже въелся в стены, и вся квартира излучала эту атмосферу больничной палаты, не вызывавшей никаких положительных эмоций.