Двери открываются

А несколько миллионов лет назад на континенте, чье имя сейчас произносят только на уроках в школе или на конференциях в столицах, текла река, в устье которой охотился огромный белый крокодил.

– Прорехи во времени, – прошептала Уля.

– Да, конечно, мы ведь об этом уже… – Рахи запнулся. – Мы ведь об этом говорили?

Неудивительно, что тот, кто постоянно имеет дело со временем, не особенно удачно за ним следит.

– Не совсем, – дрожащим голосом ответила Уля.

Вселенная, которая трещит по швам. Прорехи, из которых льется время. Ателье, которое их зашивает. Уля, которая провела целую вечность в спускающемся в никуда лифте. Она хихикнула, потому что ей нужно было хоть как-то на это отреагировать. И почти не услышала лекцию Рахи.

– …не параллельные реальности, а больше реальность в параллели. Готова?

Уля кивнула. Рахи, который не мог этого видеть, все равно толкнул дверь.

В коридоре между офисами прямо над цветным линолеумом шрамом расползалась тоненькая полоска тьмы.

Глава 8

Это действительно походило на плохую ткань, которая аккуратно разрывалась после слишком долгой носки или чьего-то неудачного маневра. Края расходились медленно, понемногу, абсолютно бесшумно. Никакой статики, никакой музыки сфер, ничего такого. Да и тишина не была зловещей. Она просто… была.

Прореха завораживала. Как летящий вперед поезд, который сходит с рельс, а ты стоишь на перроне за несколько путей до него в относительной безопасности и не можешь отвести взгляда. Уля протянула руку, словно хотела коснуться тьмы, но быстро одумалась, и пальцы Рахи ударили по воздуху.

– Лучше ее не трогать.

Он все еще улыбался, но теперь лицо его гораздо больше походило на маску. Напряженные мышцы. Настороженность. И улыбка такая… будто ее репетировали.

Уля нахмурилась. Ей почему-то показалось это знакомым. Но почему? Из-за цирка и ассоциаций, активно стучащихся из-за него в мозг? Наверное, хорошо, что она никогда не боялась клоунов. И уставших львов, прыгавших с тумбы на тумбу.

Для Ули цирки были набором далеких воспоминаний и специфических запахов. Животный дух. Карамель. Сладкая вата. Пластик. Где-то в куче фотоальбомов – единственного, что у Ули осталось от семьи, – лежал снимок, на котором она, совсем крошечная, сидела на краю манежа и плакала, потому что у нее на коленях лежал медвежонок. Она до сих пор помнила его тяжесть и тот страх, который разбивался о смех окружавших ее взрослых и становился лишь сильнее. Она пыталась тогда объяснить, что боится не самого медвежонка, а его маму, – Уля успела вычитать о материнской ярости в одной из своих исследовательских энциклопедий. Но вместо объяснений из ее рта вырывался лишь вой, который никак не желал заканчиваться.

Еще в цирке всегда царил электрический полумрак. Интересно, просочится ли сквозь прореху и он, если дать ему шанс?

– Не лучше ли зашить ее сразу, пока она еще… – Уля попыталась найти подходящее слово.

– Маленькая? – уточнил Рахи. К иголке он тянуться не спешил, она все так же сияла где-то в петлях его пояса. Если наклонить голову под нужным углом, Уля могла уловить отражающийся от нее свет.

– Именно, – согласилась Уля, продолжая следить за тьмой.

Кто-то разрезал Вселенную. Уля сказала бы, что очень острым когтем, или ножом для писем, или даже хирургическим скальпелем – такой аккуратный был надрез. Сравнение со старой истончившейся одеждой здесь все-таки не подходило.

Рахи мотнул головой.

– Она должна остановиться.

Он не стал объяснять – да и вряд ли бы это помогло. Уле хватало и того, что она успела узнать. У нее до сих пор немного кружилась голова от встречи с доисторическим крокодилом. Ха. А раньше она ведь и не замечала, какое это замечательное слово – «доисторический». Свидетельство людского эгоизма или еще одно напоминание об эволюционном аппендиксе, сознании? Пожалуй, и то и другое. Но все равно красивое.

Можно ли считать Улю доисторической – вот прямо сейчас? Или скорее «внеисторической»?

В прошлый раз из прорехи моментально хлынула вода: должно быть, надрез прошел под поверхностью океана. Устья реки. Да чего бы там ни было. Но с водой прорвалась и тьма: первая подгоняла вторую, а потом в комнату отдыха влетел крокодил, и края прорехи разметало в стороны. Здешняя прореха вела себя куда тише: темная линия остановилась, не добравшись даже до края лежавшего у двери половичка.

Уля не заметила его в прошлый раз, и неудивительно: на работе она так к нему привыкла, что даже перестала об него спотыкаться. Жертв у коврика с надписью «Хорошенько отдохни» было больше, чем у нового порожка на складе. От того довольно быстро избавились, а коврик остался на месте. Чудеса корпоративного пространства и жалобных писем.

Уля метнула на Рахи вопросительный взгляд. Тот, должно быть, уловил его краем глаза, потому что тут же ответил:

– Еще чуть-чуть.

Глаза его неотрывно следили за прорехой. Уля тоже невольно перевела на нее взгляд – то ли из солидарности, то ли из страха.

– Акулина, я вынужден попросить у тебя помощи.

Уля нахмурилась, но не стала возражать.

– С шитьем у меня неважно.