Двери паранойи

В подвале ничего не изменилось, если не считать появления свежеобструганного осинового кола, валявшегося в дальнем углу. Старик был неистощим на дешевые эффекты, однако к ним давно привыкла даже Верка. Кстати, в тот день Верке было поручено вести наружное наблюдение.

Мы положили Эльвиру на бетонный пол. Тут у меня снова включилось нормальное зрение. Единственная лампочка под потолком давала не так уж много света.

– Приступим? – спросил Фариа.

Моего ответа никто и не ждал. ОНИ с боссом приступили. Я сошел за вспомогательное оборудование.

На крышке саркофага не было никаких видимых запоров, тем не менее мы сумели открыть ее, лишь сдвинув в сторону сильными боковыми ударами. Для этой цели Фариа притащил кувалду и, пока размахивал ею, был и впрямь похож на книжного аббата, которому предстояло всего лишь пробить наружную стену замка Иф, чтобы очутиться на свободе…

Наконец тяжеленная крышка упала наземь. Трогательный момент: я снова увидел Макса, законсервированного в собственном соку. Поскольку сока не осталось, бедняга превратился в таранку. Желтое тело было до жути иссохшим (тут я вспомнил, что сам же его и высосал). Нитяной кокон, облепивший лицо, выродился в сплошную гладкую массу, которая напоминала вулканическое стекло. Под ним угадывалось довольно страшненькое лицо – но отнюдь не ДОВОЛЬНОЕ. Кости скелета можно было срисовывать в анатомический атлас.

Казалось, мумия рассыплется от легкого прикосновения. Вдруг я заметил, что над ее животом клубится потревоженная пыль. В тусклом электрическом свете пыль была похожа на золотой песок, который вращался по восходящей спирали, образуя миниатюрный смерч.

В эту минуту лампочка начала гаснуть, как будто упало напряжение в сети. Внутри колбы появились черные струйки, отбрасывавшие тени на стены и потолок. Резко похолодало. Лично у меня под халатом забегали мурашки. А лежавшая без чувств Эльвира застучала зубами.

Первым делом я подумал об эпилептическом припадке. Но вместо пены у нее на губах выступило… молоко. Две белые струйки пробежали к ушам из уголков рта. Не приходя в себя, Эльвира издала булькающий звук. Не хватало только, чтобы она захлебнулась!

Фариа приподнял спящую и посадил ее, придерживая за шею. Без парика она стала похожа на жирненького Будду. Ее бурдюки отвисли, будто перевернутые верблюжьи горбы. Молочные ручейки пересохли.

Фариа надавил пальцами на ее затылок, и она открыла глаза – вылитая кукла с питанием от батарейки. Это было не более чем принудительное сокращение мышц – на самом деле Эльвира все еще спала.

Мы взяли ее за плечи и за ноги, подняли и положили в саркофаг лицом к Максу. Места для двоих оказалось достаточно. Золотой смерч, исходивший из пупа мужчины, начал медленно подбираться к женской груди…

Фариа снова схватился за кувалду. Даже мое атомное сердце сбилось с ритма, как облажавшийся барабанщик, когда кувалда зависла в воздухе, а затем обрушилась на остекленевший кокон. Осколки брызнули в стороны, один оцарапал мне щеку. Фариа тоже пострадал – из порезов на его руках выступила кровь. И вообще, мы оба напоминали свихнувшихся яйцеголовых, которые пытаются оживить Франкенштейна.

Увидев то, что было под коконом, я начал смеяться. В смехе растворялся мой концентрированный ужас.

Под коконом была мертвая младенческая голова на морщинистой шее. Между приоткрытыми веками запекся желтый гной. На темени наблюдалась темная плешь. Контраст головы и тела казался чудовищным.

Меня тошнило от Фариа, босса, латиноса, а заодно от Верки и самого себя. То, чем мы занимались, было групповым изнасилованием матушки-природы. Если, конечно, Голиков не превратился в насекомое, в чем я глубоко сомневался. Зато я не сомневался в том, что рано или поздно я и матушка-природа поменяемся местами. Ха, может быть, это уже произошло?!.

И тут проснулась Эльвира. Ее зрачки забегали, как тараканы, попавшие в ловушку. Увидев то, что лежало перед ней, моя благоверная издала сдавленное обреченное мычание, чем живо напомнила мне корову на бойне. Не пугайся, сучка, это вредно для бэби!

Мы с Фариа принялись задвигать крышку на место, что было почти равносильно попыткам таскать по линолеуму огромный утюг с включенной спиралью. Эльвиру не слушались руки и ноги – в противном случае нам пришлось бы иметь дело со взбесившимся тюленем. А так она могла лишь трясти головой и вибрировать тазом, испытывая на прочность лежавший рядом с нею сухофрукт…

Но самое неприятное было впереди и заключалось в том, что мертвая голова тоже начала подавать признаки жизни. Под пергаментным веком возникло пятно, очень похожее на еще не сформировавшуюся роговицу. На коже проступил лиловый глянец. Когда лопнула корка засохшего гноя и уцелевшее глазное яблоко выдвинулось до своего экватора, я понял, что Макс тщетно пытается вдохнуть.