Двери паранойи

Он смотрел на Макса всего секунду, затем улыбнулся и патетически протянул руки к Эльвире. Та самодовольно захихикала. Они обнялись, будто близкие родственники, которым не светило в будущем делить наследство. Во время контакта с ее морщинистой шеей его ноздри трепетали на целлулоидном лице, с которого не сползала качественно приклеенная улыбка. Он в буквальном смысле слова вынюхивал что-то. Я тут же вообразил себе картинку в журнале для зоофилов: огромный черный дог-оборотень с влажным носом и взведенным членом положил лапы Эльвире на плечи…

– Тебя можно поздравить? – Виктор вскользь прикоснулся ладонью к ее семимесячному животу.

Эльвира кивнула без особого вдохновения. На уме у нее было совсем другое.

– Слушай, какого черта мы здесь делаем?

– Закончим формальности. Всего несколько минут… – Теперь Виктор соблаговолил обратиться к остальным: – Ваше сиятельство, мое почтение! Здравствуйте, господин Бернуллески! Госпожа Бернуллески, прекрасный вид! Ты! Иди ко мне! – Последнее относилось к Максу.

Тот подошел, благодушно улыбаясь. Виктор потрепал его по щеке – самый унизительный жест из всех, которые только можно придумать. Макс как раз досасывал остатки мороженого и принялся вытирать коричневые губы белоснежным платочком.

Улучив момент, Виктор накинул ему на шею петлю завязанного галстука.

И затянул. Слегка. Бывший «номер тридцать седьмой» стоял смирно. Он отдаленно напоминал мне больного бычка на родео.

– Ну что ж, думаю, всех нас можно поздравить! – заявил Виктор, изучая его вблизи. – Штраф аннулирован, – добавил он, многозначительно кивнув Эльвире. Та, по-моему, не знала, что делать дальше, и если бесилась, то про себя. «Да, «Маканда» крепко ее прищучила, – решил я. – Почти так же крепко, как босс». В общем, относительно Эльвиры я пребывал в идиотском заблуждении. И даже не посмотрел на ее руки.

Уж слишком гладко все шло – не нравилось мне это. На болтовню вышедшего в тираж дубля я не обращал внимания. Чертов фимиам забивал все другие запахи, даже вонь латиноса. Ориентироваться в приторно-сладкой темноте становилось все труднее.

– Веселитесь, – посоветовал Виктор. – Скоро начнется шоу. Мы присоединимся к вам через полчаса.

И увел Макса с собой.

Я не успел возразить. Эта сучка Эльвира с размаху воткнула мне в шею шприц с какой-то гадостью и вогнала поршень до упора.

78

Полчаса – это всего лишь абстракция, символ в некорректном уравнении. По другую сторону знака равенства могут находиться секунды или годы.

* * *

…Ощущение было таким, словно меня мгновенно заморозили. Похоже на «флэш», но с огромным минусом. Я тщетно пытался сдвинуться с места или хотя бы сдвинуть с мертвой точки остекленевшее сознание. Голова налилась ледяной тяжестью, превратилась в задницу огромного Ваньки-встаньки, и я опрокинулся в сон – только мелочь весело зазвенела, посыпавшись из карманов.

* * *

Мне снилось, что у меня все о-кей. Прошел дождь из лунных дисков, и я начал движение прямо с того места, где Виктор обнюхивал Эльвиру. Надо было всего лишь раздвинуть руками желеобразный воздух и затолкать его в свои легкие. С этого момента я снова дышал, ходил, разговаривал…

«Шоу» быстро превратилось в хеппенинг в духе «театра жестокости» Арто, а хеппенинг оказался липким, как варенье, и уже не отпускал угодивших в него мух. Чем сильнее мы сопротивлялись наваждению, тем больше оно поглощало нас. Когда больных больше, чем здоровых, здоровым приходится совсем тяжко. Они лишены даже возможности отсидеться в психушке. Степень тупости или цинизма не имеет значения. Рано или поздно нарастающая угроза существованию заставляет действовать по правилам новой реальности. Впрочем, любое действие сводится к судорожным попыткам уцелеть.

Бесконечный сумеречный лабиринт дворца… Отдаленный и несмолкающий грохот барабанов… Гимны жрецов, чирикающих, словно издыхающие птицы… Удушливый кошмар, втиснутый в разветвленные каменные норы…

Третий день мистерий Осириса, хотя снаружи – неподходящий сезон умирания природы. Но спустя всего несколько тысяч ударов сердца о «снаружи» уже мало кто вспоминает.

Катарсис через преображение… Чумная философия, ищущая откровений и тайных мотивов на краю погибели… Толпы некрофилов и фетишистов, потерявших всякое представление о том, где остались их кормушки, погремушки и возлюбленные трупы, бродят среди собственных мумифицированных ночных страхов. Каждое тело – сегмент червя, переползающего внутри окаменевшей губки.

Время показывать истинные лица, но последняя маска – это кожа, а истинное лицо – улыбающийся череп. Или узор, который составляет намагниченная пыль, выстраиваясь вдоль силовых линий…

Я измерял на себе клинический эффект азартной игры «убей меня нежно». Для босса это всего лишь еще один сумбурный сон. Как выяснилось, он тоже стал жертвой коллективного бессознательного. Его занятие – бальзамировать покойников и целые измерения. Заново придавать им форму на компьютеризированных и электрифицированных подмостках четырехтысячелетней давности.