Двери паранойи

Кстати, ввалился старик спиной вперед. И вообще, двигались мы странно – все это сильно напоминало фильм, прокручиваемый задом наперед. В каком-то смысле так оно и было. Зеркало событий отражало нас с идеальной отчетливостью. И хотя я ни черта не понимал, у меня появилось совершенно недвусмысленное предчувствие опасности. Времени – что бы с ним ни творилось, – осталось очень мало.

Я не собирался выяснять, где Фариа потерял свой товарный вид, и молча показал на саркофаг. С огромным трудом мы сдвинули его с места. Нести эту груду бронзы было все равно что двигать чугунную ванну, наполненную водой. Меня так и подмывало взглянуть на содержимое – в конце концов, не каждому удается законсервировать собственный труп до лучших времен. Но мои желания в расчет не принимались. Я был вроде попугая на плече у пирата – свидетель, соучастник, но никак не инициатор телодвижений. Попугаю нечего делать одному в открытом море. Ему остается только кричать: «Пиастры! Пиастры! Пиастры!…»

Мы выволокли саркофаг в опустевший холл. Муравейники мелькали снаружи – судя по всему, они занимали круговую оборону. Мамы нигде не было видно – вероятно, эта идиотка решила спрятаться на нижних, подземных этажах. Впрочем, плевать на Маму. Босса и Фариа гораздо больше беспокоила сохранность саркофага. Они носились с ним, как с хранилищем собственного генофонда.

У двери черного хода уже стоял «джип» со снятыми задними сиденьями. За рулем сидела Верка; по случаю срочной эвакуации она безбожно дымила косяком. В салоне витал устойчивый запах травки.

Втроем мы кое-как запихнули бесценный груз в полноприводной катафалк.

Я сел рядом с Веркой, а когда оглянулся, Фариа уже не было. Старик скрылся в глубине дома, и с этого мгновения течение времени снова совпадает с возрастанием энтропии. Препоганое сочетание для любого живого создания, а для мыслителей вроде меня – в особенности. Я так и не избавился от этой мазохистской привычки. Мне все еще казалось: раз мыслю, значит, существую…

Стояли промозглые сумерки, будто кто-то блевал с низко нависших туч. Фонари испускали слезоточивый свет. Но не везде – на бассейн, большую часть парка и оранжерею наступала ранняя зимняя темнота. Было так холодно, что стекла запотевали.

Верка включила обогрев и рванула к оранжерее. Хлипкие перегородки брызнули в стороны. Промчавшись по туннелю из пленки и кроша цветочные горшки, «джип» резко затормозил у противоположной застекленной стены. Зачем? Это стало ясно через полминуты. Верка оказалась ясновидящей – вернее, тот, кто управлял ею. Он спас нас от возвращения в газообразное состояние.

«Джип» был неплохо замаскирован. А из оранжереи открывался недурственный вид на фасад дачки, подъездную аллею и запущенный парк. И опять мне дали понять, что жив я только потому, что кому-то этого еще хочется.

60

Штурм объекта начался с эффектного тарана. До «Маканды» эти ребята явно не дотягивали. Я не заметил ничего похожего на десант с вертолетов или артподготовку минометами. Зато убедился в том, что ворота, если их расположить горизонтально и запустить как следует, представляют собой прекрасное «летающее крыло».

Самосвал «КрАЗ» последней модификации, разогнавшийся до девяноста километров в час, проломил створки, которые оказались для него смехотворным препятствием, и устремился к дому по прямой аллее, обсаженной пихтами. Ворота пролетели метров пятнадцать и снесли голову одному из муравейников, дежуривших на въезде. Второй был раздавлен на клумбе вместе с зимующими розовыми кустами.

Верка азартно завизжала, будто присутствовала на хоккейном матче. «КрАЗ» все же остановился, обрушив восточный угол дома и сломав при ударе о фундамент передний мост. В кабине никого не было. Муравейники напрасно изрешетили ее автоматными очередями, пока самосвал еще двигался. Зато в кузове кое-что лежало – посылочка для нас с Мамой, ценность которой измерялась в килограммах тротилового эквивалента.

После срабатывания замедлителя тряхнуло так, что мало никому не показалось – даже многоопытному Фариа, выброшенному ударной волной из панорамного окна в направлении луны. Две несущие стены из шести превратились в обломки, похоронившие под собой тех, кто находился в доме. Крыша приподнялась, словно огромная шляпа для приветствия, и снова осела – только метров на десять западнее.

Дача перестала существовать как единый архитектурный ансамбль. Фонари разом погасли, и среди живописно дымившихся развалин забегали чудом уцелевшие обитатели. На наш «джип» обрушился дождь осколков и земляных комьев, но стекла машины выдержали. Лобовое было красиво усыпано цветочными лепестками.

От оранжереи остались лишь гнутые опоры, торчавшие из цоколя, точно звериные ребра. Пленку сорвало ударной волной. Где-то посередине бывшего холла шипела и ослепительно пылала электрическая дуга. Из перебитых труб вырывались струи воды – холодной и горячей. Пар клубился, как в бане…