Двери всегда открыты (СИ)

— Рядом дежурили спасатели. Они бы не дали ему утонуть, но он сам выбрался.

— Спасатели?! — теперь уже Мика смотрел на нее во все глаза. — Там были спасатели?!

— Конечно, были. Только паника не позволила тебе увидеть их лодку под мостом. Ну и темно было.

Мика все еще не мог поверить в такое низкое коварство.

— Так реальной опасности не было?!

— Нет. И если бы ты не был в таком сильном стрессе, ты бы, может, подумал о том, что я вовсе не хочу садиться в тюрьму за убийство.

— Черт бы тебя побрал, Алиса! Я был уверен, что был на волосок от смерти в ту ночь! Я собирался подавать на тебя в суд за покушение на убийство!

— У тебя в контракте было написано, что ты не имеешь права подавать на меня в суд, чтобы я не делала. Я без этого пункта никогда не начинаю работать с пациентом.

— Я все равно собирался. Я был так зол! Представь себе, — он опять повернулся к Чиро, — я мокрый, замерзший, перепуганный, вылезаю на берег, поскальзываюсь, падаю в осеннюю слякоть, барахтаюсь там, а эта… коза прыгает рядом и фотографирует, вместо того, чтобы помочь. Я ору на нее, а она фотографирует. Я уже русским матом ору, а она все равно фотографирует! Такая бессердечность!

— И тебя не удивило, — мягко спросила Алиса. — Что рядом с тем местом, где ты упал, безлюдном и глухом, стояло свободное такси. И что шофер согласился везти тебя, мокрого и грязного, через полгорода и не взял с тебя денег?

— Не взял? — озадаченно спросил Мика. — Я не помню. Я был в шоке.

— Так почему же ты не подал на нее в суд? — спросил Рафаэль.

— Алиса позвонила через два дня, я снова начал на нее орать, а она так спокойненько спрашивает: а как там, Мика, твоя депрессия? Тебе все так же грустно и ничего не хочется? И тут я понимаю, что никакой депрессии у меня больше нет. А я ведь из-за нее к психотерапевтам обращался. Два года меня никто не мог вылечить, а тут мне уже два дня вообще ни разу ни грустно. В общем, мы продолжили лечение.

— Так зачем все-таки она сбросила тебя с моста? — недоумевал Чиро. — И зачем фотографировала потом?

— Она хотела, чтобы я по-настоящему разозлился. И хотела показать мне, каким я могу быть на самом деле, если сброшу маску приличного, хорошо воспитанного европейца. Что во мне есть мужская первобытная сила, сила истинного гнева.

Чиро повернулся к Алисе.

— Ты хотела его разозлить, чтобы потом заняться с ним сексом?

Алиса изумленно посмотрела на своего любовника.

— Нет, Чиро, я не сплю со своими клиентами.

— Нет, — со вздохом подтвердил Микаэль, — к сожалению, она не спит с клиентами. И даже в договоре есть специальный пункт по этому поводу. А если мы его нарушим, то каждого из нас ждут суровые санкции. Я, например, профессиональный танцор. Но если я вступлю в сексуальную связь с Алисой во время терапии или в течении года после ее окончания, то я пожизненно лишаюсь права танцевать. А Алиса должна будет жить в Европе в течении трех лет.

— А зачем нужен такой пункт вообще?

— Во время терапии мы говорим о многих важных вещах, — объяснила Алиса. — Много времени проводим вместе. Часто возникает эмоциональная близость между пациентом и терапевтом, и все это может вылиться в роман, а это означает конец и провал терапии.

— То есть ты тоже можешь влюбиться в пациента?

— Конечно, могу. Ты посмотри, какой он красивый.

Довольный Мика приосанился и поправил прическу.

— Да, если бы не эти драконовские условия, у нас наверняка был бы роман, да, Алиса?

Алиса пожала плечами. В ту пору, когда терапия Мики была в самом разгаре, она как раз разводилась с мужем, так что, действительно, вполне возможно…

— Я даже хотел порвать к черту этот контракт, — признался Мика, — но выяснилось, что второй экземпляр хранится у нотариуса.

— А в чем смысл санкций для Алисы? — спросил Рафаэль. — Что плохого, если ты поживешь три года в Европе?

— У меня есть сын. И я не смогу его взять с собой, потому что его отец не даст разрешения на выезд из страны. Расстаться со своим ребенком я, разумеется, не хочу.

— А если ты влюбишься в пациента так, что потеряешь голову?

— Нет, — Алиса покачала головой. — Я же не Анна Каренина.

— Нет, ты — Настасья Филипповна, — заявил Микаэль, — кружишь головы мужчинами, но никому не даешь любви.

— Нет, если уж искать литературные сравнения, тогда я — Аннушка, — засмеялась Алиса. — Разливаю подсолнечное масло у трамвайных рельсов. И кто-то теряет голову, но я здесь как бы ни при чем, я же не нарочно.

— Сложная метафора, — озадачился Микаэль. — Я не понял.

— Вы вообще о чем? — спросил Чиро. — Кто все эти женщины?

— Они о русской литературе, — сказал Кристиан. — Это сложно, не забивай себе голову. Она у тебя для того, чтобы из нее петь, а не для того, чтобы думать.

— Значит, ты хотел быть ее любовником? — Чиро упорно возвращался к этой теме, буравя француза подозрительным взглядом.

— Я и сейчас хочу, — беспечно заявил тот. — Кстати, Алиса, скоро закончиться год, как мы закончили терапию. Что там у тебя с личной жизнью? Ты свободна?

Алиса иронично изогнула брови и мягко ответила:

— С моей личной жизнью все в порядке, Мика. Я не в активном поиске.

— У тебя есть муж? Любовник?