Двери, всегда закрытые настежь

Когда запас шуток по поводу его лошарских снастей и его самого иссяк, и прошло часа полтора бесполезного ожидания, мы приуныли… Зима все-таки на дворе.

Замерзнув не на шутку, дико ненавидя Юрку (а он отводил от меня глаза с видом нашкодившего кота), я уже было решительно направился к рюкзаку, наплевав на все рыбацкие приметы, как тут раздался дикий Юркин вопль: «Урра!!! Первый улов!!!»

Оглянувшись, я увидел, что Витек сподобился поймать, наверное, самую худосочную наважку на свете, которая почему-то решила свести счеты со своей жалкой, никчемной жизнью именно на его крючке.

Тем не менее, регламент был соблюден, и Юрка уже с негодованием орал мне, чтоб я не тормозил и наливал побыстрее!

Первый литр исчез как-то уж слишком быстро. «Наверно, слишком сильно замерзли», – немного косноязычно пояснил Юрка, отправляя Витька за следующим.

Дальше я помню не очень отчетливо, вернее, совсем смутно… Помню только, что поймали в итоге мы всего трех крабов – двух средних и одного монстра.

Монстра отдали Витьку, потому что:

1) он стал канючить жалким голосом и

2) потому что стрельнули у него еще на литр.

Потом помню подъезд, откуда нас с Юркой выгоняла какая-то злая тетка, не дав нам допить в тепле и комфорте. Юрка же, представившись экстрасенсом и черным магом, наложил на нее заклятье безмужества или безбрачия (точное определение не помню), устрашающе вращая глазами и делая магические пассы остатками литра. За что тут же схлопотал мусорным пакетом по морде, и нам пришлось уступить поле боя, позорно бежав и оставив разложенную на подоконнике закуску.

Потом помню ночной ларек на пр. Победа, где Юрка уговаривал продавщицу взять краба в обмен на пол литру

(ибо с пустыми руками к одной его хорошей знакомой, коих у него множество в такой поздний час заявляться не по-джентельменски).

Помню горотдел, "обезьянник"… как мы туда попали – не помню, но были отпущены в обмен на последнего краба. Затем был г. Корсаков – зачем и как не знаю…

Домой я попал только через три дня.

Когда на совещании директор объявил гл. механику и гл. энергетику (соответственно Юрке и мне) строгий выговор с занесением и последнее китайское от себя, Юрка, сволочь, заявил мне, что я – жалкая, слабохарактерная личность, что мне надо было бы его тогда послать от порога, как можно дальше, и мы оба были бы в шоколаде.

Юрка умер недавно, я узнал об этом только через месяц. Отказало сердце. Проклятая водка.

В общем, как бы там ни было, это очередное лирическое отступление, которое, в принципе, к делу отношения не имело бы… если бы не это «бы».

Спустя три дня после вышеописанных событий, вечером раздался звонок в дверь, и на пороге нарисовался Витек.

– Вот… в машине оставили, буркнул он крайне недовольным голосом (по-моему, он был на меня за что-то зол) и протянув мне пакет, тут же развернулся и потопал вниз по лестнице.

Странная все-таки личность этот Витек… ни ответа, ни привета… ни «здрасьте», ни прощай.

В пакете был мой термос с чаем, до которого дело так и не дошло, мои шубенки, пустая бутылка и еще какая-то коробка, на которую сразу я не обратил внимания.

А заставила меня обратить внимание моя жена Ольга, вернувшаяся с отдыха в санатории:

– Немедленно разбери этот хлам, иначе я выкину его на помойку (реплика была адресована мне, лежащему на диване и страдающему дикой мигренью от непрерывных охов и ахов жены, начавшихся прямо с порога и не утихающих вот уже часа два… послушать ее, так и стадо мамонтов за год не могло бы произвести больших разрушений и натаскать грязи, чем моя скромная персона за какой-то неполный месяц)

С этими словами она, войдя в зал в натянутых резиновых перчатках и с мокрой тряпкой в руках, швырнула на пол пресловутый пакет, о котором я и думать забыл, определив его тогда же за входной дверью.

Вздохнув, я сполз с дивана и принялся разбирать пакет. Видимо, при падении пустая бутылка треснула, и, когда я попытался вытащить ее из пакета, в моей руке, хищно поблескивая острыми краями, оказалась розочка из бутылочного горлышка. Чертыхнувшись, я разостлал на полу газету, аккуратно положил на нее остатки бутылки и продолжил извлечение содержимого. На дне пакета, кроме термоса и шубенок, оказалась картонная коробка среднего размера. В коробке лежала самая неожиданная чепуха из прошлой жизни: мой комсомольский значок, октябрятская звездочка, несколько юбилейных, окислившихся от времени рублевых монет времен Советской империи, мамин дневник, в который она подклеивала мои рисунки, поздравления к восьмому марта и дням рождения, бирка из роддома с моими начальными координатами во времени и т.п. Все это собирала и бережно хранила моя мать. После ее смерти у меня не хватило духу выбросить то, что представляло для нее особую ценность, – вот и кочевала коробка со мной все эти годы по городам и весям.

Как она могла здесь оказаться? Ведь она всегда лежала в загашнике, в куче подобного хлама, который и не нужен, и выбросить жалко.