Дверной проем для бабочки

Покряхтывая, он запустил в ящик худую руку и вытащил за волосы пластиковую голову с обрезком шеи. Несмотря на темень, Карлос почему-то сразу узнал её. Это был его манекен! Тот самый, который лежал в багажнике оставленной в парке машины. За спиной грубо и беспечно заливались сопляки. Карлос почувствовал, что так и не выплеснувшийся зверёныш снова подскочил вверх, тяжело ударяя ногами по желудку, и устремился к горлу. Шутники, идиоты, они не понимают, что сейчас Карлос голыми руками оторвет их обдолбанные головы и сложит в этот же самый ящик, к манекену! Вот это будет шутка! Но для начала он разберётся с этими двумя сучками… В тёмном окне загорелся слабый, как будто идущий из глубины комнаты, свет. Когда он упал на лицо Карлоса, хрюкающая девица вдруг поперхнулась и выпучила глаза. Следом за ней и вся компания судорожно сглотнула жёсткий жеребячий гогот. Карлос чуть оскалился и задышал чаще: пусть увидят, суки, пусть почувствуют, что именно сейчас произойдет. Это будет и страшно, и сладко… Он больше не станет спасать Других женщин. Он ударит тяжёлой подошвой по цепляющимся за жизнь пальцам, и грузное трепещущее тело унесется вниз вместе с дерьмом…

— Ну, бля, — растерянно сказал бойкий сопляк, — ты, мужик, испугался, что ли? Обалдеть можно!

Только тут Карлос заметил, что стоит с опущенными до трясущихся колен штанами и прилюдно писает. Он попытался остановиться, но тело не слушалось его, и струя лилась на ящик, на штаны, на грязную серую землю вокруг. О Иисус! Что же это?! Что же это с ним? Это нечестно! Если его выбросили, выплюнули, оставили, если все закончилось, тогда… Тогда пусть ему не мешают быть тем, кем он рожден! Насиловать, избивать… И сдохнуть наконец где-нибудь под забором, на грязном пустыре! Сколько же можно?! В тоске и недоумении Карлос поднял голову, и взгляд его остановился на светящемся окне. Внутри кто-то двигался и даже, как послышалось Карлосу, постанывал. Прошлое снова настигло его, и он снова, замерев, ждал, когда глухо повалятся кирпичи под тяжёлыми горячими телами… А что если он действительно вернулся домой? Тогда можно встать на этот ящик, заглянуть в окно и опять увидеть мать, услужливо распластанную под никогда не тонувшим Бандитом Хорхе?..

Карлос неловко подтянул брюки и, не обращая никакого внимания на недоумевающих шутников, вскарабкался на хлипкий картон. Стоило ему дотянуться до подоконника и вцепиться в него пальцами, как проклятый ящик прогнулся и стал оседать. Карлос повис на руках, забарахтался, нащупал ногами узкий карниз и, опираясь на него, заглянул наконец в комнату. Но ни матери, ни Бандита Хорхе он не увидел. Комната была другая. Хотя у стены — почти на том же самом месте! — тоже стояла большая и низкая кровать, освещенная слабеньким, идущим откуда-то из коридора, светом. В полутьме Карлос не сразу разглядел человека, который неподвижно стоял у окна, прислонившись лбом к стеклу. А когда разглядел, то невольно вскрикнул и сразу почувствовал сильный, бьющий в спину ветер. Скосив глаза, он увидел, что и двор, и ящик исчезли, что под ним — далеко внизу! — распласталась ночная улица… Карлос вздрогнул и теснее прижался к стене. И почему-то даже обрадовался, хотя от покалывающей дрожи задёргались икры на ногах. Он совершенно не понимал, что всё это означает, но радостное тепло уже разлилось по напряжённому телу: ещё ничего не закончилось, его никто не бросил, он опять рядом с Очкариком! Но ведь он сейчас сорвётся! Неужели Очкарик не понимает этого? Карлос в отчаянии завертел головой в поисках более надёжной опоры и увидел, что совсем рядом с ним покачивается толстый мохнатый канат. Канат! Карлос изловчился и поймал его зубами. Рот сразу заполнился колючими промасленными волосками, но думать у Карлоса уже не было времени: руки сами оторвались от подоконника и вцепились в зыбкое верёвочное плетение. Карлос повис в воздухе, потом обхватил канат обеими ногами и почувствовал себя чуть лучше.

Наверное, Очкарик тоже заметил его, потому что вздрогнул и удивлённо поморщился. Карлос видел, как он застыл, глядя вдаль, как зашевелились его губы, а лицо исказила странная страдальческая гримаска. Потом он взглянул прямо в глаза Карлосу и вдруг засуетился, пытаясь торопливо и неумело открыть окно. Но даже по эту сторону стекла Карлос понимал, что окно не открывается и не откроется, потому что закрыто наглухо… Наконец и сам Очкарик понял это и в ужасе заметался по комнате. Испуг Очкарика мгновенно передался Карлосу. Руки и ноги совсем затекли: казалось, еще немного, и они не удержат его. И тогда Карлос заплакал. Наверное, можно было не поверить в то, что он снова видит Очкарика, что и в самом деле висит у него под окном… Но не поверить — означало не чувствовать высоты и ветра, расслабиться и отпустить руки… Слёзы залили глаза, слиплись и превратились в одну огромную слезу. Опустевшая комната под взглядом Карлоса фантастически исказилась и стала теперь совсем недосягаемой…