Дверной проем для бабочки

Билли глубоко задумался и совсем забыл о том, что его ждёт отвратительный день. Но всплеск воды за стеной — казалось бы, совершенно мирный звук — заставил его вздрогнуть и отвернуться от окна. Сегодня, в его тридцать третий день рождения, ему предстояло множество неприятных дел. Билли встал, слегка поёжился, покорно надел махровый халат и открыл дверь в смежную со спальней комнату. Там всё было так, как обычно бывало по утрам: в большом неправильной формы бассейне плескалась новенькая — Изабелла, а у входа в зимний сад стояла неизменная тётушка Эллен в длинной байковой ночной рубашке с накинутым на плечи пледом. Они вернулись в спальню, тётка, не расставаясь со своей утренней чашкой кофе, повозилась с ключами и наконец кивнула:

— Пять минут, дорогой мой!

Билли скинул халат и, выбежав обратно к бассейну, торопливо полез в воду, к помахавшей ему рукой Изабелле. Тётушка громко фыркнула в чашку, и этот — такой неожиданный в гулком помещении — звук, казалось, подтолкнул Билли в спину. Он сделал глубокий вдох и сразу же поплыл к дальнему краю бассейна, глядя на мозаичное дно. Ничего не изменилось, подумал он, и никогда не изменится. Хотя, конечно, сама по себе эта короткая ежеутренняя свобода всё равно хороша…

Он добрался до бортика, неуклюже развернулся и поплыл обратно. Где-то на середине бассейна его догнала Изабелла, поднырнула под него и засмеялась под водой, отчего сразу стала похожей на объевшуюся мыла лягушку. Билли не очень любил бассейн, он вообще не любил воду, и эта проказница Изабелла была ему сейчас просто невыносима. Впрочем, предыдущая девица, Диана, тоже любила баловаться в воде. Хотя та была широкобедрой, с большой, на удивление крепкой грудью; а Изабелла, наоборот, тоненькая и плоскогрудая. Только соски были большими, тёмными, продолговатыми и выпуклыми. Но вот что странно: на обеих столь непохожих друг на друга девиц он реагировал одинаково. Наверное, потому, что редко заглядывал им в лицо. Внизу живота заныло, и Билли счел себя вправе не доплывать до ступенек. Он опустил ноги на дно и смахнул с лица брызги.

Изабелла уже сидела на бортике бассейна и болтала ногами. Капли воды на ее грудях почему-то не падали, а покачивались и сверкали в тёплом свете боковых ламп. Билли даже показалось, что Изабелла — конечно же, весьма легкомысленная особа — умудрилась сегодня, в его честь, повесить на свои соски бриллиантовые сережки. Наверное, это было игрой воображения. Он почти уже вылез из воды, когда Изабелла вдруг резко вскочила — он заметил, что она вообще все делала порывисто — и, взвизгнув, убежала. Билли взглянул на появившуюся в дверях тётушку. Та закивала головой и показала ему большой секундомер, который держала в руках.

— Пять минут ровно, можешь мне поверить, ровно пять.

Билли кивнул головой, ещё сам не понимая, доволен ли он тем, что время уже вышло, или разочарован. Тётушка демонстративно смотрела в сторону. Ну-ну, подумал Билли, какая разница. И побрёл под душ. В прошлый раз Изабелла долго вытиралась, и, только когда он ухватился мокрой рукой за край полотенца, приподнялась на цыпочки и набросила это полотенце ему на голову. Пока Билли разбирался с тяжёлой мокрой тканью, Изабелла, конечно, исчезла. Но сегодня Билли показалось, что она смотрела… Ну, в общем, пока он, как дурак, разглядывал ее грудь… Да какая разница! Тем более что сегодня день его рождения. Наверное, Изабелла знает об этом. Или не знает?

Билли вылез из душа, оделся и спустился вниз, в столовую. Длинная анфилада комнат заканчивалась библиотекой со старым камином, похожим на раскрытый от изумления рот. Большие серые булыжники, из которых был сложен камин, казались Билли морщинами на этой навсегда удивлённой физиономии. Иногда камин напоминал ему лицо отца, тоже очень удивлённое, когда много лет назад отчаявшийся преподаватель музыки сообщил ему, что у Билли МоцЦарта совершенно нет музыкального слуха. И поэтому продолжать заниматься его музыкальным образованием было бы по меньшей мере… м-м-м… нецелесообразно. И — вот любопытно! — этот разговор состоялся тоже в день его, Билли, рождения. Что происходило дальше вспоминать совершенно не хотелось, тем более что сегодняшний день и без того обещал быть пренеприятнейшим.

В столовой появилась кузина Матильда, как всегда, и особенно по утрам, всем своим видом старательно изображавшая, что мир совершенен и прекрасен, как на картине, висевшей над обеденным столом: яркий солнечный полдень — такой яркий, каким бывает только во сне, — и широкая зеленая улица — тоже, как во сне, безлюдная. Если в этом нарисованном мире чего-то и не хватало, так только самой Матильды… Но вот, впрочем, и она!

— Милая Матильда, — сказал Билли как можно более язвительно, — не сделать ли нам на денёк перерыв? Пусть сегодня будет хмуро и уныло. Нужно изредка менять настроение. Нет, серьёзно: после холода, дождя и слёз…