Двести лет вместе. Часть первая

Тут подошло время сказать о полицмейстере Цихоцком. Ещё при ревизии 1902 года обнаружилось, что с ведома Цихоцкого брались поборы с евреев за разрешения на право жительства. Тогда же обнаружилось, что он живёт «выше получаемого содержания», купил себе и зятю имения по 100 тыс. руб. И уже стал вопрос о предании Цихоцкого суду, – но тут назначен был генерал-губернатором Клейгельс – и вскоре (не иначе как получив крупную взятку) он ходатайствовал об оставлении Цихоцкого на посту, и даже возвести его в обер-полицмейстеры и присвоить звание генерал-майора. Возвышение не удалось, но и увольнение и отдача под суд тоже не состоялись, хотя на том настаивал генерал-майор Трепов из Петербурга. (Уже после всех событий выяснилось, что Цихоцкий и продвижение в чинах по полиции устраивал за взятки.) Вероятно, уже с начала октября Цихоцкому и было известно, что Клейгельс подал в отставку, – и у него тогда опустились руки, что он обречён. А в ночь на 18 октября – одновременно с царским Манифестом – пришла из Петербурга и окончательная отставка Клейгельса. И Цихоцкому не осталось что терять. (Ещё деталь: в такой тревожный момент Клейгельс отрешался ещё до прибытия заместника – а именно жемчужины царской администрации генерала Сухомлинова, впоследствии военного министра, провалившего подготовку к войне с Германией; и должность генерал-губернатора пока временно возлагалась всё на того же генерала Карасса.) И вот, «замешательство в полицейской службе, обнаружившееся после передачи охраны города военным властям, не только не было своевременно устранено, но продолжало усиливаться и особенно резко проявилось во время еврейских беспорядков».

Отказ Клейгельса «от «своих полномочий»… передача их на неопределённое время военным властям г. Киева были главной причиной неопределённых взаимных отношений, установившихся вслед за тем между гражданскими и военными властями», «пределы и объём власти[военной охраны] никому не были известны», и эта неясность положения «должна была повлечь за собой общее расстройство в отправлении службы». И это немедленно обнаружилось при возникновении еврейского погрома. «Многие чины полиции были вполне уверены, что власть всецело перешла к военному начальству, и что только войска уполномочены действовать и подавлять беспорядки», поэтому они «безучастно относились к совершавшимся в их присутствии беспорядкам. – Войска же, ссылаясь на[статью] правил о призыве войск для содействия гражданским властям, ожидали указаний со стороны полиции, считая, что на них не возложено исполнение полицейских обязанностей и… были совершенно правы»: «по точному смыслу» правил, гражданские власти, «присутствуя лично на местах беспорядков, должны направлять совместную деятельность полиции и вызванных войск к надлежащему и целесообразному их подавлению». И когда именно надо прибегать к оружию – определяется тоже гражданским начальством. К тому же «Клейгельс не позаботился ознакомить военное начальство ни с положением дел в городе, ни с имевшимися у него сведениями о революционном движении в Киеве». И вот «по городу стали бесцельно ходить отдельные части войск», дозоры и патрули.