И снова и снова обращаясь взором к самому еврейству: «Мы теперь культурно нищи, наша хата безотрадна, в нашем переулке душно». – «Наша главная болезнь – самопрезрение, наша главная нужда – развить самоуважение… Наука о еврействе должна стать для нас центром науки… Еврейская культура стала для нас прибежищем единственного спасения»[1444].
И это – очень можно понять и разделить. (Нам, русским, – особенно сегодня, в конце XX века.)
В минувшем – он ассимилянтов не осуждает: в истории «есть моменты, когда ассимиляция представляется безусловно желательной, когда она есть необходимый этап прогресса». Такой момент был после 60-х гг. XIX в., когда еврейская интеллигенция только зарождалась, осваивала окружающую среду, зрелую культуру. Тогда ассимиляция была «не отречением от еврейского народа, а напротив – первым шагом еврейской национальной самодеятельности, первой ступенью к обновлению и возрождению нации». Надо было «усвоить чужое, чтобы затем с новой силою развивать своё». Но прошло полвека, многое резко изменилось и вне и внутри еврейства. Вот, жажда к общему просвещению стала и без того сильна, даже беспримерно рвение к нему. Теперь-то – в молодых поколениях и надо насаждать еврейские начала. Теперь – грозит бесследное растворение в чужом: «Сыновья наши с каждым днём уходят» и «становятся нам чужды»; наши «просвещённые дети служат всем народам на свете, только не нам, нет работников ни для какого еврейского дела». «Окружающий мир слишком прекрасен, приволен и богат» – не дадим же ему сманить еврейскую молодёжь от «неприглядност[и]… еврейского существования… Углубление в национальные ценности еврейства должно стать главным… элементом еврейского воспитания». – «Кругов[ая] порук[а], которой только и может нация держаться» (нам бы это сознание! – А.С.), – а ренегатство тормозит борьбу за права евреев: вот, мол, есть выход – и «уходят… последнее время… густыми массами, с такой циничной лёгкостью»[1445].
И внушительно: «Царственный дух[Израиля] во всём его могуществе, его трагическ[ая] истори[я] во всём её грандиозном великолепии». – «Кто мы такие, чтобы перед ними оправдываться? кто они такие, чтобы нас допрашивать?»[1446]
И эту последнюю формулировку можно в полноте уважать. Но – с обоесторонним применением. Тем более ни одной нации или вере не дано
И призывы о возврате к еврейским
А в других еврейских головах и грудях, напротив, укреплялось убеждение что будущее российского еврейства неразрывно связано с будущим России. Хотя и «разбросанное по необозримым пространствам и вкрапленное в чужую стихию… русское еврейство было и осознавало себя единым целым. Ибо едина была среда, нас окружавшая… единая культура… Эту единую культуру мы в себя впитывали на всём протяжении страны»[1451].
«Русское еврейство всегда умело связывать свои интересы с интересами всего русского народа. И это было не от благородства характера и не из чувства признательности, а из ощущения исторических реальностей». И – как бы в прямой спор с Жаботинским, да так и есть: «Россия для миллионов её населяющих евреев не случайная остановка в исторических странствованиях Вечного Жида… Русские пути мирового еврейства были и будут исторически самыми значительными. От России нам не уйти, как[и] самой России от нас не уйти»[1452].
И даже – настолько не уйти, ещё категоричнее, как выразился депутат 2-й и 3-й Государственных Дум О. Я. Пергамент: «никакое улучшение[и самой] русской внутренней жизни «невозможно без одновременного освобождения евреев от тяготеющего над ними бесправия»[1453].