Двести лет вместе. Часть первая

И надо по достоинству оценить органическую слитость и единство, которые в первой половине XIX в. «придали русскому еврейству характер своеобразного мира. Мир этот был тесен, ограничен, подвержен притеснениям, связан со страданиями, лишениями, но всё же это был целый мир. Человек в нём не задыхался. Можно было в этом мире чувствовать и радость жизни, можно было найти в нём… и материальную, и духовную пищу, и можно было построить в нём жизнь на свой вкус и лад… Значение тут имел и тот факт, что духовный облик коллектива был связан с традиционной учёностью и еврейским языком»[264].

Хотя другой автор того же сборника о русском еврействе отмечает и: что «бесправие, материальная нужда и социальная приниженность мешали росту самоуважения в народе»[265].

Как почти каждый вопрос, связанный с еврейством, сложна и представленная здесь картина тех лет. Надо во всём движении и впредь не упускать этой сложности, всё время иметь её в виду, не смущаясь кажущимися противоречиями между разными авторами.

«Некогда, до изгнания из Испании, шествовавшее впереди других народов по пути прогресса, еврейство[восточно-европейское] дошло теперь[к первой половине XVIII в.] до полного культурного оскудения. Бесправное и изолированное от окружающего мира, оно замкнулось в самоё себя. Мимо, не затрагивая его, прошла эпоха Возрождения, миновало его также умственное движение XVIII в. в Европе. Но это еврейство было крепко внутри себя. Скованный бесчисленными религиозными предписаниями и запретами, еврей не только не тяготился ими, но и видел в них источник бесконечных радостей. Ум его находил удовлетворение в тонкой диалектике Талмуда, чувство же в мистицизме Каббалы. Даже изучение Библии отошло на задний план, и знание грамматики считалось чуть ли не преступлением»[266].

Сильное движение евреев к современному просвещению началось со 2-й половины XVIII в. в Пруссии и получило название Гаскала (Просвещение). Это было движение умственного пробуждения, стремление усвоить европейское образование, поднять престиж еврейства, униженного в глазах других народов. Вместе с критическим исследованием исторического прошлого евреев, деятели Гаскалы – «маскилим» («прозревшие, просвещённые») хотели гармонически сочетать с еврейской культурой европейское знание[267]. Первоначально они намеревались остаться в традиционном иудаизме, но, увлекшись, стали жертвовать иудейской традицией и склоняться к ассимиляции, при том выказывая «презрительнее отношение… к народному языку»[268] (т. е. идишу). В Пруссии это движение длилось всего одно поколение, но быстро перебросилось на славянские провинции Австрийской империи – Богемию, Галицию. В Галиции поборники Гаскалы, с ещё большим ассимиляционным уклоном, уже готовы были и насильно внедрить просвещение в еврейскую массу, и даже «нередко прибегали к помощи властей» для этого[269]. – Граница же Галиции с западными губерниями России довольно легко просачивалась и людьми и влияниями. Так, с опозданием почти на столетие, это движение проникло и в Россию.

В России уже с начала XIX в. правительство как раз и «стремил[о]сь побороть… еврейскую «обособленность» за пределами религии и культа», – эвфемистически выражается еврейский автор[270], тем не менее подтвердив, что правительство ни в чём не нарушало религию евреев и их религиозную жизнь. – Мы уже видели, что Положение 1804 распахивало, без ограничения и без оговорок, всем еврейским детям дорогу в училища, гимназии и университеты. Но! – «в зародыше погубить намеченную культурно-просветительную реформу – к этому направились старания господствовавшего еврейского класса»[271], «кагал напрягал усилия, чтобы погасить малейшие проблески просвещения»[272]. Чтобы «сохранить в неприкосновенности исстари сложившийся религиозно-общественный быт… раввинизм и хасидизм в одинаковой мере силились в корне затоптать молодые побеги светского образования»[273].

И вот, «широкие массы «черты» взирали «с ужасом и подозрением» на русскую школу, не желая и слышать о ней»[274]. – в 1817, затем в 1821 отмечены случаи в разных губерниях, когда кагалы не допускали еврейских детей до обучения русскому языку и в каких-либо общих училищах. Еврейские депутаты в Петербурге настаивали, что «не считают за нужное учреждение[таких] еврейских школ», где преподавались бы какие-либо языки, кроме еврейского[275]. Они признавали только хедер (начальную школу на еврейском языке) и ешибот (повышенную, для углубления знаний по Талмуду); существовал свой ешибот «почти в каждой крупной общине»[276].

Еврейская масса в России находилась как бы в состоянии заколоженном, из которого не могла выйти сама.